Пламень очистительный - [23]

— Яа-асно, и зачем вы это сделали? — отзывчиво поинтересовался на загадочно звучащем в его неказистом исполнении холуевриканском служитель аэропорта с приколотыми к форменной тужурке эмблемками крыльев с пропеллерами, но почему-то хлюпающий по полу резиновыми сапогами.

— Это не я, зачем мне это?

— Как это зачем, вот чудак, неужто не знаешь? Ведь находятся порой наивняки, ну вроде тебя, на компенсации рассчитывают, это от нашей-то системы страхования! Распихают барахлишко по сидорам родственников, а то — просто попутчиков, потом выплаты норовят выклянчить, простаки, честное слово. А еще потомее попутчиков разыскать пытаются, а то — с родственниками судиться, — куда там. Ха!

— Мне не нужны выплаты, мне нужны недостающие вещи. Может быть, утерянное прибудет со следующим рейсом? — не понятно зачем и для кого попытался секретаришка выказать робкое предположение, ожидая, что хотя бы обнадежат для приличия.

— Да-а? Обо всяких безобразных требованиях слыхивал, но чтобы бортом да посеянное барахло доставлять… Не, баяли, конечно, что в старорежимные времена в темных аэропортовых закоулках натыкались порой на придурков, отрывающих от обязанностей да рукава форменок предъявлением необоснованных претензий, но с типами вроде тебя, думаю, даже ветеранам сталкиваться не доводилось! — Служащий аэропорта, вовсе не помышляя скрывать искреннего восхищения, во все глаза пялился, точно на экспонат, доселе невиданный, на изо всех сил старающегося прикидываться предельно вежливым секретаришку.

— Ты вот что, подарочек, подожди минуту, сейчас другарей позову — им претензии предъявишь, только, чур, точняком как мне, слово в слово.

Хоть пузырь на спор выиграть, что ли…

— Мне необходимо увидеться с начальством ом-ом-ом… — успел секретаришка высказать вдогонку и другое, одним лишь эхом завизированное пожелание.

— А как же, конечно, начальнички прибудут непременно, а то обидятся, что не пригласил; уж потешу их душеньки, глядишь, из туалетоуборщиков в поломои произведут — повышение. Стой тут, как врос — никуда ни шагу!

Секретаришка, столь легко пока отделавшийся, с наполовину уцелевшим багажом, не понимающий своего счастья, непонятно чего дожидающийся, вместо того, чтобы во все лопатки улепетывать, замер как загипнотизированный. Ожидал ли сочувственного внимания или восстановления то и дело призрачно ускользающей справедливости — не понятно, но, дисциплинированно выполняя наказ, старался не отвлекаться ни на мелочи, ни на посторонние какие-либо беспокойства.

Первой мелочью представился тщедушный мужичонка младше средних лет в затасканном, но привозном кафтане с торжественными обшлагами, судя по бриджам, заправленным в легкомысленные, в лютую-то стужу, ботиночки, внимательно следящий за прошлосезонной модой местных интерпретаторов.

— Месье, «транслатор, сельвупле», с нашим почтением. — Воспитание, впитанное, видать, с иноземными глаголами, не позволяло «первой мелочи» вцепиться гостю в рукав, а то ухватиться за грудки, но услуги предлагались не раз и очень настойчиво, при этом жалостливо, зато явно антисанитарно шмыгали носом. Последнее не очень-то пришлось по вкусу расстроенному секретаришке — пренебрежительно отверг пускай даже непретенциозные поползновения на наличность бумажника.

— Жаль, месью, я «вери квалификайт транслатор». — Порылся переводяга за пазухой в поисках несуществующей визитки, но плюнул, так как кроме дырищ в карманах, залепленных отработанной, но прилипчивой донельзя жвачкой, уцепить ничего не удалось.

А «прилетные пташки», меж тем, таяли как легко да неправедным путем заработанные денежки — переводяга, махнув рукой на репрезентацию, метулся к последним из них, призывая хоть о толике, для затравки, внимания…

— Эй, туристская морда, — на этот раз вполне откровенно перехватил серетаришку и уже на местном, тунгусском диалекте обратился зловещего вида детина в тулупе до макушки, пованивавший с морозца навозом, с кнутовищем в руках и обледенелыми неопрятностями в бороде, — по-нашему, что, ни бельмеса? Га-а!

Во, дурила! Ну, погнали?! «Их бин» ямской таксер! — Детина по громогласному представлению гордо указал на не чищенную, заплеванную, но все же, не смотря на полный набор стараний и средств маскировки, выделявшуюся на фоне шкурного тулупа номерную бляху.

Секретаришка прищурился, силясь разобрать тускло мерцающие, смахивающие на иероглифы буквы.

— Вшир-ли-мыр-дье-во, — карябая язык, по слогам, старательно, тем не менее, прочел вычеканенную надпись, как будто в первом классе перед приговором из букваря оказался.

— Якши! Вот видишь, хоть и мордень иноземная, а по-нашему просекаешь, — явно остался доволен сообразительностью зацепленного клиента мужичище в тулупе. — «Вуатюр» прозывается, ну это уж для самой из вашего брата тупизны поясненьице. Все вещички-то? М-мда, — на этот раз недовесом багажа остался недоволен совершенно посторонний человек. — За тележку бы с тебя содрать, шкура зажимистая, да ладно, на своем горбу допрем. — Припустил непрошенный доброхот к выходу, не позабыв прихватить наполовину сдувшиеся чемоданные кофры.

«Каждый несет свой чемодан». — Вовремя припомнилась секретаришке непреложная для всяк вояжирующего истина. — «Вайт! Вайт!» — Метнувшись вдогон, ухватился, но только лишь за один кофр, так как вырвать из лапищ здоровяка оба и сразу представилось, по трезвому размышлению, делом безнадежным. Ведь не Геракл же, в самом деле, чтобы голыми руками удушить громилу, размером с титанистого Антея, да в процессе попробовать оторвать того от пола.