Письмо самому себе - [20]

«Дай войти в твои глуби

Мне дымком-синевой!

Так ведь только и любит

Сам, как дым, домовой!»

БОЛОТО

У болота сбываются небыли,

Из-под жабника вылезут нежити…

А вода – то ль трясина, то небо ли:

Облака отраженные нежатся.

Вот теперь это место прижучилось,

Разопрело на солнце и парится.

А ведь нежить – она-то живучая,

А ведь память о старом не старится!

По ночам побережье зыбучее

Шевелило прогнившею кучею,

Исходило истошными кликами:

Там ходили с зелеными ликами.

А туман обволакивал ватою

Неприкаянных, тонущих с воплями,

И светили огни синеватые

Из воды проступавшим утопленным.

РАЗМАХАЙ

По пустым чердакам,

По углам нежилым

Гонит он паукам

Их мушиный калым.

А потом разойдется, взметнется и пляшет,

И мучными мешками по сумеркам машет.

Так от пыли тогда хоть чихай, не чихай:

Самый страшный из всех – господин Размахай.

А какой из себя?

И не пробуй смотреть:

Над душою скребя,

Будет в четверть и треть

Он в тебя заползать, мельтешить и мотать,

Как белесый заспинный, украдчивый тать.

Так, как будто пустяк: всё чихун да смешки,

Ан, глядишь, ты и сам – как мучные мешки.

НА ДИКОМ ЗАПАДЕ

1

Вечер в Иеллоустоне

Как из царских врат

Бил янтарными переливами

Золотой закат

Над озерами, над дремливыми.

Это ангел сам

Ектенью читал светозначную

Смоляным лесам,

Медведям в лесах, – и доканчивал.

И он плыл, не ходил,

И лиловыми аллилуями

Облака клубил

Перед жаркими златоструями.

2

Гейзер

Из пепельно-вареного песка

Струятся с шипом клубы серных дымов.

Геенна огненная здесь близка:

Здесь место падших серых серафимов.

Толпится мелкий и унылый лес

Вокруг насторожившейся поляны,

И дымка теплых призрачных завес

Качается над водоемом пьяно.

А кипяток с каменьем заодно

Края ноздристо вылепил, как соты.

Подобьем жизни выстилают дно

Ослизшие кремневые кислоты.

Но вот, с шипеньем, брызгая слюною,

Длинноволосый водяной старик

Вздымается из водоема вмиг –

И оседает пенною копною.

3

Красные Камни

…На вершине Красных Камней.

«Гайавата», Лонгфелл

У красных каменных истуканов

Нет ни глаз, ни лиц.

Вот сейчас повернутся, привстанут

И потом обрушатся ниц.

Это скалы кровавого камня,

Красней, чем каленый кирпич,

Точно стены застывшего пламени,

Нависли тебя настичь.

В переходах узких ущелий

Ты будешь блуждать, пока

В каком-то диком веселье

Не двинется чья-то рука.

И тогда по кровавым склонам,

Догоняя тебя во рвах,

Покатится шаром каленым

Какой-то скалы голова.

МАУНА КЕА

Мауна Кеа – «Белая гора»

Остров Гаваи

Белые волосы белая дева

Разостлала по склону горы.

Волосы тают – из горного чрева

Горячо выходят пары.

Белая женщина с Мауна Кеа

Иногда меняет жильё:

В огненном озере Килауэа

Ты заметишь однажды её.

Трудно пролезть сквозь кустарник охио,

Пламенеют щетки-цветы…

Ты не ходи тут – дороги плохие,

Уходи еще до темноты:

Вдруг по тропинке прорвется сверканье –

Это значит – по камню скребя,

Белая женщина в скрытом вулкане

Вдруг учуяла мясо – тебя.

БУРЯ

Захлестало дождем,

А мы молоньей жжем,

А мы рощу дубовую сломим,

А мы стадо зеленое – громом!

Облака глубоки,

А дубы, как быки,

И ревут, и мычат над кустами,

И стегают по ветру хвостами.

Суковат и рогат

Каждый кряжистый брат,

Да с корой он мохнатой и рыжей,

Да с дуплом и с наростом, как грыжей.

Коли жизнь дорога,

Так рога на врага –

Коли буря хватает арканом,

Набодается дуб с ураганом!

ЕДИНОРОГ

Гобелены

Блестит слюда в тяжелой, грубой кладке

Ограды привезенного аббатства:

На матовый французский известняк

Блестящий гнейс Америки наложен.

Сурово, бедно строили в Европе

Тогда, когда у нас Батый пронесся.

Нам что? – Сгорели, да в леса забрались,

Да натесали топорами щепок,

Хором, хибарок, городищ да тынов.

А там точили хрупкий доломит

Да ткали пестрые запоны

В холодных замках стены закрывать.

И вот висят в музее над «Гудзоном» –

Рекой холодной, синеватой стали,

Бретанской Анны гобелены.

Войди в суровый полутемный зал,

Где выткана в шелках судьба единорога:

В узорчатом лесу среди цветов

Скрывается великолепный зверь,

Как кипень белый, быстроногий,

С козлиною бородкой в два витка

И с длинным, точно винт с нарезкой, рогом.

Живительней становится вода,

Когда он рог в источник погружает.

И звери с человечьими глазами

На гобелене воду пьют,

И в каменном бассейне нежно

В полцвета шелка отражен фазан;

Нагнулся, пьет, и дрогнул хвост цветистый.

Ай! Скользок белый мрамор водоема!

Но зверя надо заколоть:

Охота – благородная забава.

Зверь окружен, но, яростно брыкаясь,

Он пса неловкого пронзает рогом.

На белой шерсти – алые потоки:

– Еще копьем узластым садани!

И вот, убитый зверь

Обвис бессильно на седле

И с торжеством доставлен к замку.

Людовик с Анною Бретанской

Охотников встречают благосклонно.

Но лица деревянные валетов

Темнеют: взоры короля

В глазах его невесты тонут:

Не надо им единорога…

Туристы ходят, смотрят и уходят.

Темнеет в комнате суровой.

Вечерний свет исчезнет скоро в окнах.

Но будут в темноте упорно

Всё так же вот искать глазами

Друг друга испитой король

И бледная, худая Анна.

Что нам до них – они давно истлели.

Но вот, линялый гобелен,

Которым санкюлоты закрывали

Картофель от мороза в погребах,

Хранит для нас в веках, как память,

И этот взгляд, и эти лица,

И рот, открытый в муке смертной –

Извечную судьбу единорога.

СТИХИ О ЛЕРМОНТОВЕ

1

Широк во лбу, сутул, и криво

Улыбка сводит детский рот.

«Увы, Мишель, вы – некрасивы…»