Письмо самому себе - [19]

Для королевских посещений: закрывают…

Традиция…А может быть, и символ:

Теперь боимся мы взглянуть

В глаза уверенной, железной силе.

* * *

Блуждая слепо в мире синем…

Нонна Белавина

Строгие, четкие линии

Зимнего города вечером…

Точно глаза твои серые, синие,

Небо над улицей высится глетчером.

Прошлого льдины глубинные

Смутно синеют просветами.

Мечется память, как птица над льдинами,

Бьется, зовет нас словами неспетыми.

Что-то, что не было сказано,

Вспыхнуло призрачным пламенем:

Нитью невидимой снова мы связаны –

Памяти льдистым и призрачным знаменьем.

* * *

Очень давно, и не в этой

Жизни тебя потерял.

Редкие проблески света,

Гробная тьма покрывал –

Это и всё, что я помню

В жизни последней, простой…

Только все шире, огромней

Зовы из дали пустой.

Путь – в неизвестные земли.

Должен тебя отыскать.

Только ночами приемлю

Ласковых рук благодать.

Позднею ночью бывает

Долгий, мучительный миг:

В спутанном сне проплывает

Твой опечаленный лик.

ПОДЪЕМ Четвертая книга стихов (Leuven, 1969)

Поднимайся! – Вверху на горе –

Поднимайся! – На самой вершине,

На последней, холодной заре

Ты застынешь камнем в пустыне.

Вера Булич

ЗВЕЗДОЧЕТ

Настала ночь, и я на башню вышел

И стал смотреть на звездный небосвод.

Я как бы в сон ушел. И вот, услышал

Я звезд далеких гармоничный ход.

Хрустальный свет их ясен и понятен,

Но жуть сквозит в движенье вихревом

Мистических туманностей и пятен,

Горящих бледно-фосфорным огнем.

Но я нарочно взор в них углубляю,

Я отрешаюсь, стыну и лечу,

Как будто бы сорвался с корабля я,

Тону и гибну, – ибо так хочу.

Я жду ночного мертвого молчанья,

Чтоб в нем забыть с приходом темноты

Бессмысленность и боль существованья,

Уйдя в бездонный ужас пустоты.

CORDE ARDENTE

Мы пламенеем жаром непонятным

Для нас самих среди других племен.

Мы повторяем шепотом невнятным,

Как заклинанья, призраки имен.

Должно быть, из Эдема изгоняя,

До сердца нас коснулся Михаил:

– «Дарю вам след небесного огня я,

Дабы его никто не угасил!..»

И вот наш путь: бредем в пустынной суши

Куда-то прочь от радостных в шатрах,

И пламенеют, точно на кострах,

Архангелом отмеченные души.

ЕГИПЕТ

Много раз воспринятый гробницами,

Но рождённый столь же много раз,

Я лежу с недвижными ресницами

Утомлённых и закрытых глаз.

Умастили миррою и смолами

И скрестили кисти желтых рук,

И на лоб с морщинами тяжёлыми

Мне возложен изумрудный жук.

Путь мой будет над Закатной Бездною –

Оставляю дом телесный пуст:

Наконец-то мне петлей железною

Совершили отверзанье уст,

Ка, двойник, в тысячелетья знойные

Мой иссохший труп обережёт.

Бродят в лужах ибисы спокойные,

Солнце камень мой надгробный жжёт.

БУДУЩЕЕ

У Макса Клингера (начало века, Лейпциг)

Рисунок есть: из узкой, каменистой

Расселины средь скал, – и нет другой дороги,

– Навстречу вам выходит тигр, и дико

Горят его глаза на полосатом лике,

Змеится пасть улыбкою кошачьей:

С прищуром жадных косоватых глаз.

Пушисты лапы, но вонзают когти в камень,

Но мышцы точно сталь под пестрой шкурой.

Он здесь хозяин этих гиблых мест,

И он вас ждет: расселина ведет вас прямо,

И некуда уйти от зверя на пороге.

А знаете название рисунка?

«Die Zukunft» – «Будущее» – Клингер надписал.

МЕРА ВЕЩЕЙ

Мы скоро с километров перейдем

На световые годы и фотоны,

И жизнь пойдет под огненным дождем

На мегасмерти и на мегатонны.

Так, мерою вещей ты назови

Число любое, даже хоть с дробями…

Но как же быть с волнением в крови

И с этими ненужными стихами?

Эритроцитами считают кровь

И алгеброй гармонию поверят.

И так во всех вещах. И лишь любовь

Отчаяньем и ненавистью мерят.

ДРАГОЦЕННОСТИ

Сапфир лазурный – камень веры чистой,

Печальный жемчуг – светлая слеза.

Спокойной дружбы символ – аметисты,

Невинности небесной — бирюза.

Как гений, брызжет яркими огнями

Прозрачный и всецветный бриллиант,

И повторяет мягкими тенями

Его опал, как младший брат – талант.

И радость – золотистый смех топазов,

И рдяно-пламенный рубин – любовь…

— В моем ларце – лишь черные алмазы

С карбункулами, красными, как кровь.

ЛЮБОВЬ

Из-за облачной зыби – луна.

Под луной – за волною волна.

Океан – по-ночному велик.

Отраженный, качается лик.

Океан – как под сеткой металл:

Лунный свет неводов наметал.

Вот и тащит к себе он прилив,

Лунно-белым волну намелив.

Но она ускользает, вода,

И ее не поймать в невода.

И опять одинока луна,

И обманом туманит волна.

УЗОР

Я хочу тебя объяснить

Самому себе и тебе:

Мы с тобой – как двойная нить

В неудавшейся ткани – судьбе.

Переплел неумелый ткач

Сумрак ночи и золото дня.

О, моя дорогая, не плачь:

Он тебя оторвал от меня!

Но еще не брошен челнок

И еще свивается нить:

Это всё – неумелый рок.

Мой бросок – его изменить.

И когда-то выйдет узор:

Сумрак ночи и золото дня.

Будет твой удивленный взор, –

И тогда ты узнаешь меня!

* * *

Так много женщин жгло его огнем

И так оно приучено к ударам,

Что закаленным, кованным куском

Мне холодит в груди оно недаром.

И я теперь спокоен: мне не жаль

Того, что прежде было так желанно.

И твой удар, бессмысленно-нежданный,

Нашел не сердце, а на страже сталь.

ДОМОВОЙ

Он высокий и лунный,

И с глазами как сталь.

Он куда-то засунут –

То ли в глубь, то ли в даль.

Но всплывает из глуби,

Но приходит, как сон.

Это значит, что любит

Одержимую он.

И с нее он не сводит

Лунно-пристальных глаз,

Истончится и входит

В еле слышный приказ: