Письмо самому себе - [22]

Мы должны!.. О, не медли теперь!»

И в испуге бессильные крылья

У нее опустились к земле,

Трепетали в напрасном усилье

И по праху влачились во мгле.

Я ответил душе: «О, напрасно

Ты внушаешь себе этот страх:

Посмотри, как в кристальных лучах

Нам надежды пророческой ясно

Засияла звезда в облаках.

Нас ведет Красота в небесах.

Можно смело поверить сиянью –

Вслед за ним мы направим наш путь:

Можно смело поверить сиянью –

Нас не может оно обмануть!»

Так души своей страх я развеял,

Обманул свой пророческий страх,

Так сестры успокоил я страх.

Я старался ободрить Психею

Поцелуем на бледных устах.

Так прошли до конца мы аллею

И могила закрыла нам путь,

К склепу с надписью вывел нас путь.

И сказал я сестре: «Не умею

Сам во тьму этих слов заглянуть…»

И, как эхо схороненных дум,

Точно эхо могильного шум,

Был ответ: «Улалум, Улалум –

Здесь могила твоей Улалум…»

И от ужаса сердце упало:

Сердце сжалось, как эти листы.

— Точно осень сухие листы,

Боль внезапная сердце мне сжала.

И вскричал я: «Напрасен обман,

Опьяненья напрасен дурман:

Я припомнил осенний туман…

Я припомнил, как нес ее тело

Год назад, в эту ночь, – ровно год,

И ее неподвижное тело

Опустил под заброшенный свод.

О, я знаю теперь: мы в туманах…

О, я понял теперь: это Вир!

Это демон завлек нас в туманы,

В обитаемый мертвыми Вир».

4

Могила

Она пленила страшного Эдгара

К. Бальмонт

Когда минуешь западную часть

Приличной Балтиморской в Балтиморе,

Смотри под ноги, чтобы не упасть,

И не читай писаний на заборе.

Убогие и грязные таверны,

Неловкой стройки старые дома,

И между ними ведра всякой скверны,

И грязных ребятишек кутерьма.

Не к месту церковь в этом запустенье.

Не ходят тут: с заржавленным ключом

Замок решетки, и во мху ступени.

Закопченным фабричным кирпичом

Стоит Вестминстерская сонно

За серою кладбищенской стеной –

Обломок прошлого, перенесенный

Сюда с ненужной стариной.

В сыром углу, в тени, совсем у входа,

В кустах направо – серо-белый куб.

На кубе – пирамида. Видно: годы

На мраморе точили долго зуб.

Зеленые подтеки с медальона

Сбегают в порыжелую траву.

Себе на память пестрый листик клена,

Прощаясь с этим местом, я сорву.

А за оградой нарваны газеты,

Из кабака наяривает джаз,

И черные Родольфо и Мюзетты

Следят за мной с недобрым блеском глаз.

Но вот ночами осенью бездомно

Шатается здесь ветер по углам,

И некому ходить к ограде темной

На свет луны с неоном пополам.

Лучи неона, листья вороша,

Играют переливами пожара,

И реет в них чужая всем душа

Не страшного – забытого – Эдгара.

ПЛЕСЕНИ

Вечер был самым обычным:

Длинные тени измаяв,

Низкое солнце улыбчиво

Щурило веки у мая.

Грела огнем изумрудным

Озимь за пыльной дорогой.

Что же упорно и нудно

В сердце топталась тревога?

С запада быстро по озими

Двигалось белой грядою,

Дыбилось космами козьими

Что-то, что было бедою.

Землю с зеленою весенью,

Камни, селенья и воды

Крыло взъяренною плесенью,

Пухлой и белобородой.

Схваченный серыми космами

Видел за краем в тенетах:

Красные угли разбросаны.

– Это глаза их без счета.

ЗНАМЕНИЕ

И поверг сидящий на облаке серп свой на землю…

Откр. св. Иоанна, 14,

Это я видел давно:

Влажной июльскою ночию

Знаменье было воочию

Тем, кому видеть дано.

Ливень ночной прошумел.

Влагой овсы напитались,

Ржи распрямиться пытались

В саване, белом, как мел.

А на небесном краю

Красный и грозный, как клятва,

Серп возносился для жатвы –

Выжать всю землю мою.

Долгие годы прошли.

Вот он, незримый, но знаемый,

Вот он, – когда-то как знаменье,

– Серп над полями Земли!

ЧЕРНЫЕ МОЛНИИ

Небо было белесое

От ночного бледного гнева

И глухо гремело колесами

По тучам булыжным в огне:

Облака изнутри раскалялись,

Как тугая лава вулкана,

И внезапно стеклом раскалывалась

Огромная черная рана:

– Из чрева, злобою полного,

Из красно-каленой тучи

Вырывались черные молнии,

Извиваясь змеею текучей.

* * *

Да, Боже! Воскресни , суди земли,

Зане исполнилась хулы и скверны.

Из глубины воззвах к Тебе – внемли

Усердному моленью верных:

Да лики въяве узрим мы в нощи

Твоих многоочитых серафимов,

Да выйдет солнце пламенем свещи

В клубах земных последних дымов!

ПРОБЛЕСК

Я в ресторане ждал,

Пока мне подадут.

Был ресторанный зал,

Был вязкий запах блюд.

Но я был, как во сне,

Без воли и без сил.

Я слушал, как во мне

Секунды рок гасил.

Но ярче и ясней

Я видел всё кругом,

Как будто бы тесней

Стал мир в мозгу моем.

И мучили мой мозг

И свет от ламп, и джаз,

И стен зеркальный лоск…

Я ждал: пойму сейчас,

Что лампы свет прольют

На то, что всё обман:

И клейкий запах блюд,

И дымный ресторан.

МЕДУЗА

Если закроешь глаза,

То начнет темнота шевелиться:

Точно корнями лоза

Прорастает, и гроздьями лица,

Пятна, клубки и огни

На ветвях заплетенных приносит.

Только тускнеют они:

Чьи-то руки незримо их косят.

Тускло-зеленая мгла,

Как подводные, мертвые глуби…

Если бы только смогла

Увидать, что мгла эта губит,

Бедная наша душа

Со своими глазами слепыми!

– Жди, затаись, не дыша:

Зашевелится мгла и обымет.

Вот и увидишь тогда –

Разрешатся незримые узы,

Станет прозрачной вода,

– И засветят в ней очи Медузы.

СТАРЫЙ ДОМ

Этот дом – очень старый, –

Очень рыхлый – как трут, –

Не боится пожара:

Оттого, что не тут.

Я в него попадаю

Иногда по ночам.

Паутина седая

Ниспадает из рам.

В этом доме когда-то

Жил мой прежний двойник.

Он оставил заклятый

И забытый тайник.