Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны - [127]
Возникает искушение объяснить столь быстрый конец чисто административными действиями властей. Однако к локаутам тогда прибегали редко, и список «перерегистрированных» предприятий исчислялся единицами – Трубочный завод, Лаферм, Невская ниточная фабрика. Войска на территорию заводов вводились крайне осторожно, причем боялись не только стычек, но и их «братания» с рабочими. Опасались проводить и широкие аресты забастовщиков, предвидя негативную реакцию низов; этим занялись позднее. Скорее всего, февральско-мартовские волнения, как это ни парадоксально, были внутренне запрограммированы на самоограничение – в своих акциях, политических программах, проектах перемен.
Рабочие боятся уходить с предприятий даже тогда, когда не работают. Они все время оглядываются на другие фабрики и заводы – и возобновляют работу, едва узнают, что где-то «волынка» прекратилась. Гвоздильный завод 28 февраля заявил, что закончит забастовку только тогда, когда это же сделает Балтийский завод. Фабрика «Победа», хотя и не бастовала 26 февраля, но следила за тем, как поступят скороходовцы. 7 марта прекратил работу завод «Артур Коппель», причем никаких требований не выставлялось. Как выяснилось впоследствии, рабочие поверили слухам о том, что все петроградские предприятия остановились[1047]. Как и в марте 1919 г., нередко на мелких предприятиях забастовка является автоматической реакций на действия основных стачечных центров. И столь же, как в 1919 г., в рабочей среде ощутим политический самоконтроль.
«Мы шли по 7 и 9 линии Васильевского острова и спрашивали: „А какие ваши требования?“ – „Мы не знаем. Я вот стою перед вами и не вру вам“, – это был их ответ. „Если здесь есть представитель от этого завода, пусть он вам скажет, что это сущая правда". Мы спрашиваем: „Все-таки, приблизительно, какое ваше требование?" – „А такое: побольше хлеба, чтобы очистить верхи, там много засело буржуев, и перевыборы Петроградского Совета – вот наш лозунг". – „А какие перевыборы Совета?" – „Как постоянно выбирают"», – это все рассказывал на заседании Петросовета 26 февраля 1921 г. некто Газенберг[1048]. И нет оснований не верить этому свидетельству, оно напоминает десятки других подобных сообщений. На следующем заседании Петросовета, состоявшемся 4 марта, в выступлении представителя «Арсенала» анархиста Филиппова мы наблюдаем точно такой же настрой. «Я не свою мысль буду высказывать, а всех рабочих, – заявил оратор. – Когда вопрос поднялся о том, чего же, собственно говоря, хочет вся масса – Учредилку, что ли, и вот я вам должен сказать… что все хотят вернуться именно к октябрьским завоеваниям. Значит, власть Советов – тот лозунг, который стал перед рабочими, но главное, что я должен тоже отметить, это – долой диктатуру… партии»[1049]. Данный случай очень характерен. Устранение диктатуры – это, по мнению рабочих, ведь тоже «октябрьское завоевание». Утопические представления об идеальном порядке уже основаны на новом политическом мифе. И это обстоятельство – одно из условий сохранения политической умеренности.
Конечно, речи в Петросовете могут показаться ненадежным доказательством – слишком уж специфичной была здесь аудитория, и даже оппозиционные ораторы не решались игнорировать ее особенности. Но посмотрим, какие требования выдвигались в эти дни непосредственно на фабриках и заводах – как «волынивших», так и охваченных «волыночным» духом.
У скороходовцев, как сообщали 26 февраля, главные требования, помимо увеличения хлебных выдач, касались только свободного проезда: разрешения выезжать за пределы города на 150 верст, увеличения норм провоза и числа пригородных поездов[1050]. Одобренная на фабрике «Светоч» 28 февраля резолюция насчитывала три пункта: установление контроля над заградительными отрядами в целом по стране и снятие их в Петроградской губернии; увеличение объема привозимых продуктов; созыв беспартийной конференции рабочих[1051]. Последнее требование было выдвинуто еще в начале февраля, его поддержали многие предприятия в дни стачек.
Наиболее распространенным «политическим» требованием было освобождение политзаключенных – его предъявляли на Балтийском, Кабельном, Ново-Адмиралтейском заводах, Электрической станции Общества 1886 года, заводе Речкина[1052]. Об Учредительном собрании толковали преимущественно на крупнейших предприятиях. Большинство прочих фабрик и заводов просто голосовало целиком за резолюции, присланные из стачечных центров. В этих документах имелись политические «вкрапления», но сами собрания, их одобрявшие, ограничивались только экономическими дебатами. Своеобразный характер тогдашней политизации можно оценить, приняв во внимание события на Огнескладе. 1 марта его рабочие объявили забастовку, причем сначала пожелали только «аккуратной выдачи» продуктов и получения того, что задолжала им администрация склада за период с 1 января по 1 марта. Но спустя некоторое время сюда проникли делегаты с «Арсенала», и, как писал в своем отчете начальник Огнесклада, «настроение рабочих резко изменилось, они выставляют требования уже на политической подкладке, т. е. в целом присоединяются к рабочим Арсенала, требуя свободной торговли, снятия заградительных отрядов… вплоть до созыва Учр[едительного] собрания»
