Песнь о зубре - [5]

Дичь боровая и зверь, что пасется стадами, —

Все вызывает восторг у мужей благородных,

После походов прибывших в осеннюю пущу,

Чтобы охотой развлечься от тягот военных.

Труд в ней и отдых — полезная пища для духа,

Тело она закаляет и немощи сроки

В старость глубокую отодвигает, тем самым

Смертному жизнь продлевая на многие годы.

Это доказано опытом: старость подходит,

Тело же крепкое, слух не притуплен, и ухо

Ловит малейшие шорохи, глаз еще зорок,

Цель безошибочно где-то вдали замечая.

Лучшей наметкой для глаза, лекарством для уха

Служит охота с ее постоянным дозором.

Зоркость и чуткость — помощники наши на случай,

Если, заметив охотника, зубр изловчился

Вас одолеть, коль не хитрой уловкой, так силой.

Он по натуре смекалист, напорист и грозен,

Грудью пойдет — и ничто уже вам не поможет.

К лесу привыкший и сам испытавший все это,

Я воскрешаю живые картины и знаю,

Что для одних это правда, другие ж едва ли

В это поверят. Ну что же, на суд справедливый

Песню я ставлю, и пусть ее судят по праву

Те, кому труд постоянный на поприще музы

Право дает и ценить и писать постройнее,

Нежели я написал здесь за краткое время.

* * *

Ветер подул, и вскипает заливистым лаем

Воздух чащобы. О, сколько страстей возбуждает

Голос охоты! Как трепетно слушает сердце

Шум, что в вершинах деревьев; в немой тишине он волною

То ниспадает, то вновь поднимается в небо.

Злое рычанье послышалось, визги. Что все это значит?

Это медведя в берлоге подняли на пику иль вепря

Где-то пронзили стрелой. Не видав, не представишь,

Как нанесенные раны могучего зубра

В ярость приводят, и зверь, разъяренный от боли,

Лес потрясает, ревя необузданной пастью.

Ярость в безумца его превратила — он страшен,

Взгляд исподлобья свирепый, как искрами, мечет.

И цепенеешь, когда он бездонной гортанью

Хрипло мычит и, метаясь по роще, стремится

Распотрошить вас — ужасное зрелище это!

Разве подвластны вам чувства в смятении бурном,

Разве понять вам все это, тех чувств не изведав?!

Труден наш промысел тяжкий, но разве сравнимо

С этою тяготой родины тяжкое горе?

Что бы придумать, как можно ее исцелить от недуга?

Разум, меж тем, осаждают успехов приятных картины;

Больше для тела целебного в них, чем в лекарствах.

Каждый торопится делом охоты заняться,

Члены свои натрудить неустанной ходьбою.

Как же в лесах полумрачных к такому труду не прибегнуть,

Здравой разминкою не разогнать беспросветную скуку?

Высмеяв всех эскулапов, охотник тем самым

Юность свою продлевает (отметим: микстуры —

Не радикальное средство, бодрящее тело.

Пьешь это пойло науки, живот разбухает,

И опасаешься, как бы не лопнуть от зелья).

Северный холод для сильного духом не страшен.

Страстный охотник к труду и невзгодам привычен;

Неприхотливый во всем, он и без разносолов

Сыт и здоров, и невольно склоняешься к мысли —

Не звероловству ль отдать предпочтение наше?

Времени краткость стесняет мои рассужденья,

Но до картины охоты на грозного зверя

Кратко коснемся поверий полночного края.

* * *

Зубр — ратоборец, и брать его надобно силой —

Грудью на грудь, врукопашную, но не обманом,

Будь то стрелой с расстояния или с мушкета.

Верят издревле в народе: он пущу покинет,

Если с ним в схватке боролась не сила, а хитрость.

Видимо, древним поверьям любого народа

Свойственно все объяснять сверхъестественной силой.

Правды в них мало, считаю. Ведь если бы даже

Где-то и было такое, так это ж случайность.

Я, отвергая все домыслы, то лишь перу доверяю,

Что самому мне свершить довелось или видеть.

Мне ли робеть, говоря о трофеях Дианы

Или одной из сподвижниц богини охоты?

Может, не лишне бы здесь описать мне и лук Аполлона,

Стрелы, что смочены кровью пронзенного зверя?

Все воспевают Юпитера или Юнону,

Я же, Исуса и Бога Отца почитая,

Смысла не вижу в смешении истины с басней.

Пусть мне позволено будет хотя бы и вкратце

Истину тем рассказать, кто, чудес изучению предан,

Древних ошибками кормится, их повторяя.

Правда — внутри, и епископ наш плоцкий Эразмус

Не одобряет любых унижений Всевышнего Бога.

Он только то допускает в чертоги святейшего храма,

Что подобает приличеству сана духовных.

Я здесь, слуга его верный, такие слова подбираю,

Чтобы пришлись по душе моему господину.

Эта причина того, что и в песню мою попадает

Что-то из нашей религии. В ней не ищите

Ни услаждения жизнью, ни ласк, ни веселья —

Ключ вдохновения здесь подо льдом, занесенным снегами,

Нету цветов на таком неухоженном поле.

* * *

Впутаны летом в кровавые войны усобиц,

Ратники наши зимой получают в награду

Ими заслуженный отдых — охоту на зверя.

Не у литвинов ли Марс перенял их обычай

Даже на отдыхе меч свой калить на морозах?

Войны! Презренное дело войны вызывает

Гнев мой, и слезы, и боль. Без конца, в одиночку,

Войны ведем мы за всех, за священное братство.

Страшный нас враг осаждает и жаждет под корень

Нас истребить, как и имя Христа в наших землях.

Дерзкий пришелец, ворвавшийся в наши пределы,

Нагло твердя, что воюют не ради захватов,

Топит в крови иноверцев, сжигает селенья.

Там, где Орда пронесется, останется пепел,

Воронов тучи да псы одичалые. Если

Он победит, лучше смерть нам принять, отказавшись

От кабалы и страданий невольничьей жизни.

Тот, кому вера велит ненавидеть другого,