Заснуть после подобного «приключения» Эйрен не смог бы при всём желании. Тем более что уже светало, и город за окнами не казался таким же жутким, как ночью. Да и в коридорах оказалось посветлее.
Прогуливаясь, Эйрен не ожидал встретить кого-то: в конце концов, местные жители явно поднимались несколько позже рассвета. Но сейчас он с удивлением обнаружил: он не один в коридоре. На подоконнике, у единственного не заколоченного окна, устроилась весьма примечательная личность.
В основном эта личность была примечательна тем, что явно была постарше большей части местных. Да что там лукавить, Эйрен просто не ожидал увидеть в Периметре-312 кого-то, кто окажется настолько пожилым. Как казалось парню, выжить в этом своеобразном месте мог только достаточно молодой человек, способный сражаться. Мало-мальски пожилых людей же должны были убивать по определению: слабый человек — лишь обуза. Парень подумал об этом — и испугался хода своих мыслей: быстро же он, однако, привык к реалиям триста двенадцатого Периметра.
На вид мужчине было лет пятьдесят, не меньше. Седые волосы, судя по всему, стригли методом «Собрать в хвост всё длинное и отрезать ножом», а расчёсывали в последний раз лет сто назад. Отчётливые морщины на лбу, возле глаз и рта, мрачный, внимательный взгляд, шрам на левой щеке…
— Чего смотришь? Не в музее ж.
Эйрен, сообразив, что ведёт себя невежливо, примиряющее махнул рукой:
— Простите, я не хотел вас оскорбить.
— Думаешь небось: зажился дедок что-то, пора на тот свет? — усмехнулся старик. Увидев вытянувшееся лицо Эйрена, он добавил:
— Да не тушуйся ты так, я с молодёжью не воюю: они меня, можно сказать, кормят.
— Вам помогают другие заключённые? — Эйрен сам не знал, почему спокойно говорит с этим стариком. Что-то в нём было располагающее к себе, по-отечески спокойное. Мужчина слегка прищурился и потёр уголок правого глаза:
— Помогают, да не задаром. Я их иногда штопаю, чтоб прожили подольше. И лекарства из потрохов делаю. Говорят, даже помогают…
Вот теперь юношу действительно заинтересовал этот необычный обитатель Периметра-312, отчего-то не спящий на рассвете. Приблизиться он пока не решался, и старик, заметив это, засмеялся:
— Да ты подходи, чай, не сожру. Тощий ты больно, кости одни.
— А как так вышло, что вы врач? — Эйрен всё-таки сделал несмелый шаг вперёд. Старик, словно радуясь новому слушателю, улыбнулся и снова потёр уголок глаза:
— Да я на воле-то, считай, врачом был. Вру, не врачом: так, медбратом. Но образование правильное имел, медицинское.
Чуть помолчав, пожилой мужчина поинтересовался:
— Тебя звать-то как? Раньше вроде тебя тут не видел.
— Меня зовут Эйрен, и я не так давно здесь.
— Эйрен, Эйрен… — похоже, имя показалось старику знакомым: повторив его на разные лады несколько раз, мужчина умолк. Затем, после короткой паузы, представился:
— А я старый Дэн. А ещё меня тут по-всякому называют. Кто-то до сих пор, по старой памяти, доктором-смертью кличет.
— Странное прозвище, — невесело усмехнулся Эйрен, понимая, чем мог врач заработать нечто похожее на это самое прозвище. Старик развёл руками:
— И не говори! Разве ж это убийство, когда на койке, считай, овощ лежит? Мозг не работает, а сердце, глупое такое, качает себе кровь. Отключишь от электроники — всё, труп. Ну и к чему его, вот такого, мучить? Пусть лучше к Богу отойдёт, там ему лучше будет, чем здесь. Наверное, ужасно это: валяться на койке и понимать, что умер уже, а родственники истерику катают. Много я таких видал: орут, мол, что он живой, раз сердце бьётся. Да только живой — это тот, кто и без всякой электроники дышать может, тот, кто глаза открыть в состоянии. А эти бедняги… Им жутко, наверное, так валяться и понимать: к Богу хочется, а не пускают, да и, глядишь, совсем не пустят.
— Наверное, ещё более жутко лежать и понимать: ты можешь проснуться, просто нужно подождать ещё неделю-другую, а добрый врач уговаривает родню убить тебя, — поморщился Эйрен. Видимо, зря он посчитал этого старика безобидными: невинные в этом Периметре просто не в состоянии выжить. Старик вздохнул:
— Эх, молодой ты, не видал ничего. И сам я таким был. Думал, что всех спасти можно. А потом… потом многого навидался. Помню, как сейчас: была одна семья, родители да девчонка. И вот эта девка у них под машину попала. Вроде бы с аппаратами сердце стучит, да только позвоночник чуть ли не на куски разломало: ходить точно не смогла бы, да и как ходить, если заместо позвоночника с нервами просто железная палка? Знаешь, выходили её родители, очухалась. Лучше бы тебе ту девчонку не видеть: лежит, пошевелиться не может без чужой помощи, и только глаза смотрят. Как по живому режут. Говорить она тоже не могла, всё мычала только. Я терпел-терпел, а потом, как обычно, укол сделал. Только препарат другой ввёл, не такой, как раньше. Богом клянусь — улыбнулась она. Вот эта вот девка улыбнулась, когда поняла: всё, конец, отмучилась. Думаешь, она одна такая? Много их было, безнадёжных. К чему их мучить? Когда убиваешь того, кто уже умер, это и не убийство совсем.
