Переписка А. С. Пушкина с А. Х. Бенкендорфом - [4]

Чуть позже, письмом от 24 марта 1830 г., Пушкин, надеясь, как и прежде, на поддержку Бенкендорфа, извещает вельможного генерала о накаленности своих отношений с Булгариным и признается, что этот человек может причинить ему «бесконечно много зла»[32].

Но, как станет видно из приведенных ниже документов, Бенкендорф совершенно явно берет в этом конфликте сторону не Пушкина, а своего негласного сотрудника. Поддержку же Пушкину (интересно, знал ли об этом сам поэт?) оказывает Николай I.

В том же письме Бенкендорфу Пушкин, вновь пытаясь вырваться из географического треугольника Петербург — Москва — Михайловское, просит испросить разрешение царя на поездку в Полтаву для встречи с другом юности Николаем Раевским.

Между тем конфликт с Булгариным развивается. 18–19 марта 1830 г. выходит из печати седьмая глава «Евгения Онегина», и в связи с этим 22 марта 1830 г. в «Северной пчеле» — № 35 — появляется статья Булгарина, в которой эта глава подвергается уничижительной критике.

Критика Булгарина не понравилась Николаю I, и он не замедлил сообщить об этом Бенкендорфу в записке, написанной в тот же день 22 марта:

«Я забыл вам сказать, любезный друг, что в сегодняшнем номере „Пчелы“ находится опять[33] несправедливейшая и пошлейшая статья, направленная против Пушкина; к этой статье наверное будет продолжение: по этому предлагаю вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни было критики на литературные произведения; и если возможно, запретите его журнал»[34].

Бенкендорф ответил императору через несколько дней, предположительно, 25 марта:

«Приказания Вашего Величества исполнены: Булгарин не будет продолжать свою критику на Онегина.

Я прочел ее, Государь, я должен сознаться, что ничего личного против Пушкина не нашел; эти два автора, кроме того, вот уже года два в довольно хороших отношениях между собой. Перо Булгарина, всегда преданное власти, сокрушается над тем, что путешествие за Кавказскими горами и великие события, обезсмертившие последние года, не придали лучшего полета гению Пушкина. Кроме того, московские журналисты ожесточенно критикуют[35] Онегина…»[36].

Здесь мы прерываем ответ Бенкендорфа, чтобы прокомментировать процитированное. Как видно из его ответа, он защищает Булгарина и, в частности, обращает внимание венценосного корреспондента на сетования своего подопечного по поводу отсутствия у Пушкина патриотических чувств: не воспел победу над Турцией[37], свидетелем которой ему посчастливилось быть во время присутствия в действующей армии на Кавказе в 1829 г. Участие Пушкина в боевых действиях Бенкендорф подчеркнуто называет путешествием.

Особенно удивляет следующее утверждение Бенкендорфа: «…эти два автора, кроме того, вот уже года два в довольно хороших отношениях между собой». То есть Бенкендорф заведомо вводит царя в заблуждение по поводу характера текущих отношений Пушкина и Булгарина.

Но возвратимся к переписке Бенкендорфа с царем. В процитированном фрагменте письма Бенкендорф защищал Булгарина, а в той части, что будет процитирована ниже, решил перейти в наступление, представив в негативном свете критику булгаринского романа:

«Прилагаю при сем статью против Дмитрия Самозванца, — пишет Бенкендорф, — чтобы Ваше Величество видели, как нападают на Булгарина. Если бы Ваше Величество прочли это сочинение, то Вы нашли бы в нем очень много интересного и в особенности монархического, а также победу легитимизма. Я бы желал, чтобы авторы, нападающие на это сочинение, писали в том же духе, так как сочинение — это совесть писателя [курсив Бенкендорфа. — Прим. авт.]»[38].

Николай I ответил Бенкендорфу на том же листе:

«Я внимательно прочел критику на Самозванца и должен вам сознаться, что так как я не мог пока прочесть более двух томов и только сегодня начал третий, то про себя или в себе размышлял точно так же. История эта, сама по себе, более чем достаточно омерзительна, чтобы не украшать ее легендами отвратительными и ненужными для интереса главного события. А потому, с этой стороны критика, мне кажется, справедлива.

Напротив того, в критике на Онегина только факты и очень мало смысла [курсив Николая I. — Прим. авт.]»[39].

Таким образом, царь уничижительно отзывается о романе Булгарина, признает критику в его адрес справедливой и, наоборот, критику седьмой главы «Евгения Онегина» — несостоятельной.

Бенкендорф «разбит» по всем пунктам.

Правда, в конце императорского текста содержится некоторая уступка оппоненту, продиктованная чувством патриотизма, понимание которого у Николая I и Бенкендорфа, конечно, идентично:

«…хотя я совсем не извиняю автора, который сделал бы гораздо лучше, если бы не предавался исключительно этому весьма забавному роду литературы[40], но гораздо менее благородному, нежели его Полтава. Впрочем, если критика эта будет продолжаться, то я, ради взаимности, буду запрещать ее везде»[41].

Однако Бенкендорф, видимо, не проявил достаточной прыти для исполнения царского указания или Булгарин не захотел подчиниться, и продолжение его статьи с критикой седьмой главы «Евгения Онегина», как и предполагал Николай I, появилось в «Северной пчеле» — № 39 — 1 апреля 1830 г.