Переписка А. С. Пушкина с А. Х. Бенкендорфом - [3]

При этом, сообщая о высочайшем разрешении печатать всё представленное на просмотр, Бенкендорф дает совет относительно стихотворения «19 октября 1827»: убрать инициалы И. И. Пущина и В. К. Кюхельбекера, которые находились в этот момент в «мрачных пропастях земли». Совет, но не указание![21]

24 апреля Пушкин через Бенкендорфа испрашивает у царя разрешение на приезд в Петербург и получает «милостивое» разрешение письмом Бенкендорфа от 3 мая 1827 г. Такой порядок установлен был еще письмом от 30 сентября 1826 г., где Пушкину сообщалась высочайшая воля: «Государь Император не только не запрещает приезда вам в столицу, но предоставляет совершенно на вашу волю с тем только, чтобы предварительно испрашивали разрешения чрез письмо»[22].

То есть поездки в Петербург не возбранялись, но не в такой степени, как для любого российского верноподданного, а лишь при получении особого разрешения.

При этом Бенкендорф завершает письмо любезностью в лучших традициях дворцового этикета: «Мне же, с моей стороны, весьма приятно будет с вами здесь увидеться и изустно вас уверить в совершенном почтении, с коим пребываю Вашим покорнейшим слугою»[23].

20 июля 1827 г. Пушкин обращается к Бенкендорфу с просьбой о поддержке в деле с Ольдекопом[24], но получает отказ, мотивированный тем, что в российском книгоиздательстве перепечатка подлинника при совершенном с него переводе не возбраняется.

10 сентября 1827 г. Пушкин попытается оспорить такое положение дел, но его соображения не будут приняты во внимание.

В переписке в марте-апреле 1828 г. Пушкин постоянно поднимает вопрос о своем участии в предстоящей войне с Турцией, но в письме от 20 апреля Бенкендорф сообщает об отказе царя удовлетворить его желание. При этом, добавляет Бенкендорф, царь не забудет о просьбе Пушкина и «воспользуется первым случаем, чтобы употребить отличные» его «дарования в пользу отечества».

Не получив разрешения отправиться в действующую армию, Пушкин 1 мая самовольно выезжает из Москвы на Кавказ и возвращается в Москву 20 сентября.

Бенкендорф письмом от 14 октября 1829 г. требует от Пушкина объяснений по поводу его самовольной поездки на Кавказ: «…покорнейше прошу Вас уведомить меня, по каким причинам не изволили Вы сдержать данного мне слова и отправились в закавказские страны, не предуведомив меня о намерении вашем сделать сие путешествие»[25].

В ответном письме от 10 ноября 1829 г. Пушкин, встревоженный неудовольствием царя, надеется на снисхождение Бенкендорфа:

«Я понимаю теперь, насколько положение мое было ложно, а поведение опрометчиво; но, по крайней мере, здесь нет ничего, кроме опрометчивости. Мне была бы невыносима мысль, что моему поступку могут приписать иные побуждения. Я бы предпочел подвергнуться самой суровой немилости, чем прослыть неблагодарным в глазах Того, Кому я всем обязан, Кому готов пожертвовать жизнью, и это не пустые слова. Я покорнейше прошу Ваше превосходительство быть в этом случае моим провидением, и остаюсь с глубочайшим почтением, генерал…»[26]

Письмом от 7 января 1830 г. Пушкин запрашивает Бенкендорфа о возможности поездки во Францию, в Италию или в Китай, но не получает разрешения ни на одну из поездок[27].

***

Новое неудовольствие поведением Пушкина Бенкендорф высказывает в письме от 17 марта 1830 г. Теперь он выговаривает Пушкину за несогласованный с ним «внезапный» отъезд в Москву, на что Пушкин в ответном письме от 21 марта 1830 г. напоминает Бенкендорфу, что с 1827 г. он «каждую зиму проводил в Москве, осень в деревне, никогда не испрашивая предварительного дозволения и не получая никакого замечания»[28].

Обострение отношений с Бенкендорфом в марте 1830 г., возможно, было вызвано начавшимся открытым (моральным и политическим) противостоянием Пушкина и Ф. В. Булгарина, в котором Бенкендорф по долгу службы (Булгарин являлся негласным агентом III отделения) занял сторону пушкинского врага[29].

Конфликт начался после публикации в ноябре 1829 г. в трех номерах журнала «Сын Отечества» романа Булгарина «Дмитрий Самозванец», в котором Пушкин обнаружил прямые заимствования из своей трагедии «Борис Годунов».

И тут Пушкин понял, кто рецензировал в 1826 г. «Бориса Годунова» по заданию Бенкендорфа и чью формулировку переделать трагедию в «историческую повесть или роман на подобие Валтера Скота» (письмо Бенкендорфа от 14 декабря 1826 г.[30]) использовал царь при оценке пушкинского произведения.

Булгарин тоже понимал, что теперь его карты в интриге с «Борисом Годуновым» раскрыты, и поэтому приписал Пушкину разгромную рецензию без подписи на роман «Дмитрий Самозванец», появившуюся в «Литературной газете» 7 марта 1830 г.[31]

Через четыре дня в «Северной пчеле» появился «Анекдот», злобный пасквиль на Пушкина и его африканское происхождение (хотя имя Пушкина, разумеется, не упоминалось), далеко выходящий за рамки приличия.

14 марта Пушкин ответил Булгарину эпиграммой:

Не то беда, что ты поляк:

Костюшко лях, Мицкевич лях!

Пожалуй, будь себе татарин, —

И тут не вижу я стыда;

Будь жид — и это не беда;

Беда, что ты Видок Фиглярин.

Эпиграмма стала распространяться по Москве.