Переписка А. С. Пушкина с А. Х. Бенкендорфом - [6]

.

На самом деле, вопрос о работе в архивах был уже решен, и письмо к Бенкендорфу являлось лишь формальностью. Пушкин еще до этого письма встретился с Николаем I на прогулке в Царском Селе и обсудил с ним возможность получения доступа в архивы с целью написания истории Петра.

На письме Пушкина Бенкендорф наложил резолюцию:

«Написать гр. Нессельроде, что Государь велел его принять в Иностранную коллегию с позволением рыться в старых архивах.»

А в середине октября в очередном письме Бенкендорфу Пушкин демонстрирует восхитительное простодушие, предполагая, что и Собрание своих стихотворений[53] он может издавать «под собственную ответственность», как это было с публикацией «Бориса Годунова».

Бенкендорф в ответном письме не замедлит уточнить, что разрешение царя было разовым и относилось только к изданию трагедии.

Письмом Бенкендорфу от 24 ноября 1831 г. Пушкин, вспоминая оскорбительный пасквиль Булгарина годичной давности, в котором его прадед Ганнибал представлен был негритенком, «купленным матросом за бутылку рома», объясняет, каким образом стихотворение «Моя родословная», явившееся ответом на пасквиль Булгарина и оставшееся неопубликованным, разошлось в списках.

В конце 1831 г. в альманахе «Северные цветы на 1832 год» было опубликовано стихотворение «Анчар», вызвавшее неудовольствие Бенкендорфа, который в подчеркнуто официальном письме от 7 февраля 1832 г.[54] требует объяснений, почему это стихотворение вместе с рядом других напечатано без высочайшего разрешения?[55]

В тот же день, 7 февраля 1832 г., Пушкин пишет ответное письмо[56], в котором излагает свой взгляд на условия договоренности 8 сентября 1826 г. с Николаем I: «Я всегда твердо был уверен, что Высочайшая милость, коей неожиданно был я удостоен, не лишает меня и права, данного Государем всем его подданным: печатать с дозволения цензуры».

При этом он ссылается на то, что в течение прошедших шести лет стихотворения его печатались и перепечатывались и с разрешения обычной цензуры и никогда не возникало какого-либо неудовольствия по этому поводу. В завершение Пушкин просит личной аудиенции у Бенкендорфа. Встреча, судя по резолюции, сохранившейся на этом письме Пушкина, состоялась 10 февраля[57]. Во время разговора с Бенкендорфом Пушкин, по-видимому, более развернуто представил свои доводы с конкретными указаниями на осуществлявшиеся ранее публикации его стихотворений, пропущенные обыкновенной цензурой.

Представление, возобладавшее в советском пушкиноведении, что дело было не в нарушении установленного порядка, а в том, что Бенкендорф усмотрел в стихотворении «Анчар» антиправительственные аллюзии, не имеет достаточных оснований.

18-24 февраля 1832 г.[58] Пушкин пишет новое письмо Бенкендорфу, защищая свои права. Он указывает на то, что ему всегда было «тяжело и совестно озабочивать царя» рассмотрением отдельных стихотворений («стихотворными безделицами») и поэтому он обращался для их издания к обычной цензуре.

Не обходит Пушкин молчанием и возможные попытки истолкования стихотворения «Анчар» в таком духе, когда «под словом дерево будут разуметь конституцию, а под словом стрела самодержавие». И заключает, что для таких «обвинений в применениях и подразумениях» нет границ. Все эти пушкинские возражения остались в черновике, а в беловом (отосланном) тексте, датированном 24 февраля 1832 г.[59], сохранилась лишь благодарность царю за подарок, которого царь его удостоил. Дело в том, что 17 февраля

с сопроводительным письмом Бенкендорфа Пушкину было доставлено «Полное собрание законов Российской империи» в 55 томах[60]. Для его составления в 1826 г. Николаем I было создано II отделение собственной его императорского величества канцелярии, которое работало под неофициальным руководством М. М. Сперанского[61] вплоть до 1830 г.

Подарок царя в разгар нелицеприятных объяснений с Бенкендорфом позволяет предположить, что выговор за публикацию «Анчара» был, скорее всего, личной инициативой Бенкендорфа или, во всяком случае, царь не придал критике Бенкендорфа серьезного значения.

***

Постоянная нехватка денег, связанная с необходимостью вести великосветский образ жизни, не дает покоя Пушкину.

Так, 3 мая 1832 г.[62] он обращается к Бенкендорфу с просьбой разъяснить, «откуда и считая с какого дня» он должен получать свое жалованье историографа, назначенное ему по указанию царя.

А письмом Бенкендорфу от 8 июня 1832 г. Пушкин возвращается к теме бронзовой статуи Екатерины II: теперь он предлагает правительству купить статую, так как она представляет, по его мнению (после осмотра скульптуры), художественную ценность и у него не поднимается рука отправить ее в переплав.

Материальной проблемой продиктовано и письмо Пушкина к Бенкендорфу от 27 мая 1832 г.[63], в котором он прямо говорит, что семейное положение требует от него думать об увеличении своих доходов, в связи с чем он просит разрешить ему открыть политическую газету. При этом ссылка на Жуковского, воспитателя великого князя Александра, в конце письма говорит о том, что поэт пытается использовать все имеющиеся возможности для получения разрешения на открытие собственного издания.