Парижская мода. Культурная история - [57]

Марсель Пруст. У Германтов. 1920–1921

«В поисках утраченного времени» Марселя Пруста – возможно, величайший роман XX века. В нем нашло отражение все, что Пруст пережил и передумал за долгое время – о любви, искусстве, обществе, времени и моде. Мода была для него одним из способов осмысления эпохи и искусства. Хотя произведение Пруста не относится к разряду roman à clef[323], у некоторых его персонажей имеются реальные прототипы. Барон де Шарлюс, например, тесно связан с образом гомосексуала поэта-денди графа Робера де Монтескью, племянница которого, Элизабет де Караман-Шиме, графиня Греффюль, в свою очередь, стала одним из прототипов Орианы, герцогини Германтской, о которой Пруст писал: «Каждое платье герцогини Германтской представлялось мне как бы естественным, необходимым ее окружением, как бы проекцией одной из сторон ее души»[324].

Подобно Бальзаку, автору, которым он глубоко восхищался, Марсель Пруст часто описывает костюмы своих персонажей. Мода для него – маркер социального и психологического статуса. «Мы видим, – пишет он, – как героини Бальзака нарочно надевают то или другое платье в день, когда им предстоит принять определенного гостя»[325]. Так, когда бальзаковская княгиня де Кадиньян встречается с д’Артезом, она надевает костюм в серых тонах, чтобы продемонстрировать свою печаль. Когда героиня Пруста Альбертина появляется в красивом сером платье и жакете в цвет, барон де Шарлюс мгновенно замечает связь с литературным сюжетом: «…вы сегодня как раз в платье принцессы де Кадиньян». Альбертина снимает жакет, и под ним обнаруживаются «рукава… из очень мягкой розовой, бледно-голубой, зеленоватой, сизой шотландки», «можно было принять ее за радугу, просиявшую в сером небе». Шарлюс, восхищенный этой неожиданной «спектральной призмой», замечает, что у Альбертины «нет причин напускать на себя разочарованность, какие были у принцессы де Кадиньян, – ее серое платье как раз и должно было производить на д’Артеза впечатление, что она разочарована в жизни»[326].

Один из биографов Пруста, Джордж Пейнтер, писал, что замечание барона де Шарлюс на самом деле принадлежит Роберу де Монтескью, и Пруст высмеивал его восторги по поводу серого платья графини де Греффюль[327]. Однако даже если монолог графа и показался Прусту комичным, он, без сомнения, ценил его знание «молчаливого языка костюма». Для Пруста мода была не только социальным и культурным маркером, но и проявлением человеческой индивидуальности, языком эмоций и формой искусства[328]. Ближе к концу своего многотомного опуса Пруст заявляет, что если он не может построить свой роман как собор, он сконструирует его, подобно платью.

Аристократичная и артистичная элегантность

Элизабет де Караман-Шиме, графиня де Греффюль была одной из самых красивых модниц Парижа. Она вызывала восхищение современников, в том числе Пруста, который писал своему дяде графу Роберу де Монтескью: «Я никогда не видел такой красивой женщины»[329]. Пруста привлекала в ней, однако, не только физическая красота: он понимал, что она принадлежит к одному из самых выдающихся знатных родов Франции. Более того, подобно Монтескью, она была эстеткой и придерживалась собственного яркого и очень индивидуального стиля. Ее внешность была настолько оригинальна, что, как писала пресса, ни один кутюрье не мог претендовать на «честь одевать эту знатную даму, поскольку она сама придумывает себе платья, которые затем шьются в ее домашнем ателье»[330]. Это было не совсем так: графиня Греффюль покровительствовала величайшим кутюрье своего времени и часто посещала дома мод в сопровождении Монтескью; однако она действительно обладала настолько ярко выраженным и оригинальным вкусом, что фактически была соавтором своих модных туалетов[331].

Писатель Эдмон де Гонкур превозносил ее «аристократичную и артистичную элегантность»[332]. Однажды он назвал графиню де Греффюль «выдающимся эксцентриком», добавив, что она кажется ему «женской версией Монтескью»[333]. Влияние этих двух личностей не только друг на друга, но и на Пруста невозможно переоценить. Оба они твердо верили в значимость модной эстетики и полностью полагались на собственный вкус, что бы о нем ни думали другие.

В 1878 году, в возрасте восемнадцати лет, Элизабет, дочь князя Шиме, вышла замуж за богатого виконта (позднее графа) Анри де Греффюля. В высшем обществе мода играла важную, но строго определенную роль. Предполагалось, что знатная замужняя дама должна одеваться элегантно и дорого, но ни в коем случае – не ярко или необычно. Тем не менее всего через несколько лет после свадьбы де Греффюль Ле Голуа писал о ней: «Стиль, придуманный для нее или ею самой, не походит ни на один другой. Она предпочитает, чтобы ее одежда была причудливой, не так, как у других людей… Но какой бы странной ни была ее фантазия, какие бы эксцентричные наряды ни носила, она всегда остается знатной дамой»[334].

Подобно графине де Греффюль, герцогиня Германтская была представительницей древней французской аристократии, и рассказчик Пруста с детства считал ее почти мифологической фигурой, потомком Женевьевы Брабантской. В его воображении идеальная аристократка предстает настолько возвышенным созданием, что он поначалу разочаровывается, когда наконец встречает ее на свадьбе дочери доктора Песпье. Представляя ее себе ранее «в тонах гобелена или витража», он видит теперь лишь белокурую женщину с крупным носом и в лиловом шарфе