Панкомат - [29]

— Та. Название не помню. А прикинь — как полетят со всех сторон. Как полетят. Фиг поймешь, откуда они берутся. Хоп! — нужно пригнуться, передислоцироваться и спрятаться.

Он смеялся жиденьким, хуесосовским, хохотком.

— Кто полетит? — спросил Зе, куря с аппетитом.

— Да, там разные. То роботы, то еще летает там херня.

— Мочат?

— Мочат.

— А сколько уровней?

— Дофига. — ответил он зайчиковым тоном. — Лариска вчера компьютер у меня забрала, говорит — иди спать. А сама села играть в «шарики». Играл?

— Не а.

— Ну, как же? Ну, еще заходишь в «игры»…

— Не, не знаю.

— Да ладно.

— Да честно.

— Ну вот, прикинь. Я сплю, а она играет. Так я проснусь, а она играет. До четырех часов утра играла. Я уже проснулся, покурил, а она — прикинь, сволочь, говорит — ты мол, чо куришь? Я говорю — да утро уже. А она мне — тем более. Я говорю — Лариска, ложись спать. Короче, я ее уложил еле еле. Компьютер ведь в моей комнате стоит. А потом она мамику заложила, что я курю. Мне раньше можно было курить, и даже папик курил. А потом Мамик сказала, что мне можно курить только до девяти часов вечера. А после девяти мне курить нельзя. Я думал, Лариска не скажет, что я курил, а она сказала. И как треснет меня по голове! Я хотел ей сам треснуть, а она увернулась, а потом вдруг поворачивается и передает мне бутерброд. И говори — ешь! Ешь! А я тут достаю из под подушки конфету, и ей сую. И говорю — ешь! А она поняла, что кто-то из нас будет первым, кто другого покормит, и говорит — ешь! А я ей говорю — ешь! И протягиваю конфету. А она говорит — ешь! И сует мне бутерброд в рот. А я сую ей в рот конфету.

— А что за компьютер? — спросил Юрий отвлеченно, с неким пренебрежительным негативом.

— Ну этот. Как его. «Пентиум».

— Что за «пентиум?»

— 133-й.

— А.

— Чо, классный?

— Да, пойдет.

— Говорят, что старый. Сосед у меня его брал на ремонт. У меня тогда жесткий диск посыпался. Ну, он вообще, соображает.

— Специалист, что ли?

— Да. Но он вообще на железной дороге работает.

— Предохранители меняет?

— Не знаю. У него тоже есть компьютер. Ну, он посмотрел, сказал, что жесткий диск посыпался, и что единственный вариант — это обрезать его.

— Как обрезать?

— Ну, ножницами обыкновенными.

— Ножницами?

— Ну да. Он взял, обрезал. Осталось 600.

— Чего 600?

— Ну. Этих. Как его…. Килобит.

— А…

— Ну да.

— А сколько было?

— Не помню. Кажется, четыре и три.

— А. А что за Windows стоял.

— 95-й.

— А 98-й не пробовал ставить?

— Зачем? Он же жь говно.

— Почему говно?

— А многие говорили. У Лариски человек на работе работает, он говорит, что 95-й лучше всего.

— А.

Принесли гитару. Зе стал разогревать голос. Он не на шутку гэкал, что подтверждало его истинную кубанность, но никто не обращал на это внимание. В нашей толпе мы не уставали повторять, что Зе — настоящий вокал. (Впрочем, так же, как и бокал, что иногда — одно и то же). У нас был свой неповторимый репертуар, для многих незнакомый.

— Это он голос разогревает, — рассказывал Володе почти что на ухо Саша Сэй, — профессионалам надо много времени, чтобы серьезно голос разогреть.

— Ну да, слышал, — согласился Автоян.

Пошли тосты.

За Гуй.

За Куй.

За часы (у кого-то были одинаковые с кем-то часы).

За мир во всем мире.

За университет.

За то, чтоб в следующий раз разъебать гитару.

За водку.

Пили много. Хорошо еще, никто по-пьяни не вспомнил сделать Петра. А ведь могли же вспомнить.

Здесь стоит уточнить, что «точка» — это место на рынке, где спиртное льется рекой, а рядом — рыба, раки, мелкие, будто семечки, креветки, каких не встретить больше нигде. Пьянство длится здесь с раннего утра до позднего вечера, пока «точка» не закроется. Но, в случае чего, рядом есть дешевые, но достаточно удобные бары, куда можно приносить свое бухло. Пиво там дешевое, из Майкопа. Рыба, сухарики, вся фигня. Все эти бары переполнены стьюдентами сельхоза, но в этом есть свой неповторимый шарм.

Было довольно прохладно, и мы отправились толпой на блатхату. Концептуальность вечера была подчеркнута рассказом об американской группе «Нооу». Ни у кого не было ни одной записи. (В-отличие от кассет Александра Хуева, которых тут было видимо-невидимо). Ибо и альбомов самих было дофига. Зато о «Нооу» знали все, время от времени друг другу напоминая:

— Слышал, скоро выйдет новый альбом группы «Нооу».

— Слышал, вышел новый альбом группы «Нооу»?

О группе «Нооу» упоминал в своем стихотворении «Толик Натаров» Сергей Го. О группе «Hooy» было принято говорить в неожиданных ситуациях — это словно разбавляло жизнь. Два жизненных сегмента находятся рядом друг с другом, трутся, высекая искры, и это начинает утомлять. Нужно вставить что-то, чтобы умерить трение. Например, вы — с бодуна. Что тут сделаешь? Тем более, что не всякая работа позволяет похмелиться. В тот момент, когда нервное напряжение достигает максимума, нужен глоток воздуха. Тут тебе звонить товарищ и говорит:

— А ты слышал, вышел новый альбом группы «Hooy»?

Сайта у группы «Нооу» тоже нет. Наверное, и быть не должно. Мне неизвестно, знают ли о русско-американском коллективе зам пределами этой толпы. Да и какая, по-правде, разница? Помидорным панкам чужда эта идея. Они, конечно, умеют играть на гитаре, и некоторые достигают на этом поприще неплохих результатов. Разучивая песни Макаревича и ДДТ, они выходят на центральную улицу и, нарисовав на лице сверхправдивое чувство, начинают голосить. Так уже было — мы шли по центральной улице помидорной столицы, пьяные, с пивом, с водкой. Останавливались. Наливали. Шли дальше. Остановившись подле одного из помидорных панков с гитарой, мы попросили поиграть.