Панкомат - [28]
Так было и тогда, когда эти грабли ударили меня по лбу первый раз.
Все одно и то же. Будто сериалы, снятые бесталанными потомками бандюков. Раньше в этом городе все было по-другому — в частном секторе почти в каждом дворе катали водку, упаковывали поддельные продукты, размешивали в ваннах майонез, а за рулем можно было преспокойно ездить в пьяном виде, не опасаясь эксцессов. Мы жили ярко и бесшабашно. Я потратил слишком много лет, чтобы чувствовать себя уверенно в любой точке мира, но, может быть, именно это и было напрасно?
Если бы была машина времени….
Просто открутить пять, шесть лет, чтобы вдохнуть запах надежды, глупости и света.
— У тебя кто-нибудь есть? — спросила она, наконец.
— Нет, — ответил я.
— Не может быть, чтобы у тебя никого не было.
— Почему ты так думаешь?
— Ты же всегда пользовался успехом у женщин.
— Это большое преувеличение.
— Как же ты обходишься?
— Никак. Я просто об этом не думаю.
— А.
Когда ударили морозы, мы все вдруг стали собираться на «точке» пиво пить, и происходило это ежедневно. Но это — не правило для всех. Морозов сильных на Кубани не бывает. Студенты, тем вообще все равно. Я не говорю, что они — люди случая. Если ж рассматривать любого человека, как единицу, то я б не поставил их в ряд случайностей. Но они могут пить пиво при любой температуре. Это правда. Даже когда минус 20 стукнет, что для этих мест вообще стихийное бедствие, раз лет в пять бывает.
Пофиг.
Им пофиг. Непосвященному кажется, что это невозможно. Настоящая, чисто сибирская душа, скажет, что в мороз нужно пить водку. Что касается мегаМосковии, то я не знаю. Москва — не Россия, но спрут. Впрочем, снова — пофиг. Пофиг. Мы говорим и человеке. О том, что студенчество — не учеба, но крест.
Стоит мороз, и горлышка бутылок просто обязаны пристать к губам, алчущим глупого алкоголя. Но это студенты. Им насрать. Они курят самые дорогие сигареты. Это нужно для того, чтобы блеснуть понтами. Они пьют пиво, ведь водку пить банально — ею заливаются доверху жители станиц краснодарья.
И это особенно характерно для стьюдентов сельхоза. Пофигистическая их часть сосет пивко из бутылок, куря и плюясь так, что все пространство вокруг заполнено плевками. Они и есть плоды учебы. Кажется, что они тут всегда были. Выросли. Даже когда нет студентов, по плевкам можно сказать, что были.
Когда стьюденты сельхоза сидят в кабаке, их ни с кем, никогда, не спутаешь. Находясь на чужой земле, они находятся в постоянном поиске доказательств. Они есть путешественники в чужой земле. Кожаные куртки. Как же без них? Лохи, что ли, без кожаных курток ходить? В кожаных куртках — все. Все без исключения! Здесь нет иных! Ни одного человека не в кожаной куртке.
Во-вторых, очень и очень короткие прически. А-ля крутые, а-ля «бригада». Лысенькие головы, лысенькие настроения, воспоминания о 1995-м годе, когда все было можно, и говорили не о сотовых телефонах и прочей технике, а о том, кто сейчас в районе смотрящий, В-третьих, пачка «Парламента», которую нельзя не держать на видном месте. Именно «Парламент». Все студенты сельхоза, находясь на обучении, точно в ссылке, каждую секунду пытаются доказать свою крутизну. Именно поэтому — «Парламент».
Самая дорогая труба в мире.
Когда-то в мире не было бога понтов. Между людьми были очень большие расстояния. Человек, у которого был автомобиль, был навсегда круче того, у кого не было машины. Мобильник — главный понт студенчества. Он существует вовсе не для того, чтобы звонить. Он есть существо, определяющее ваш статус.
Цикл кручения трубы вокруг тела бесконечен. Зайдя в рядомсельхозовское кафе, можно видеть немало ерзающих студентов, и сотовые их, у каждого со своей скоростью перемещающиеся. Сотик в правой руке. Сотик в левой руке. Сотик на столе. Сотик описывает круг вокруг тела, включается, выключается. Начинается внутренний цикл — студент прослушивает все имеющиеся на телефоне мелодии, делится фактом их существования с товарищами, после чего все либо начинается заново, либо внутренний цикл завершается, продолжая итерацию внешнего. Особенно интересно смотреть на это боковым зрением — настоящее броуновское движение. Все в мире повторимо в мелочах.
Мы собрались, чтобы выпить водки. Вову Автояна пригласили, и он проставился не на шутку.
— Много гуев разнес? — спросил я.
— Да так, — ответил он.
Вова был продуктом серьезного родительского лошения. В свои 25 он не имел права. Он ходил в черном, доказывая тем самым основную армянскую идею — все армяне ходят в трико и туфлях. Володя работал королем стеклотары. Иногда он мечтал поменять работу, но это было невозможно. Его миром командовала его мать — Таня, женщина, ходившая по своей квартире обнаженной. Это фишка была семейной — еще бабушка ходила голой, пока не померла от повсеместной наготы. Вова же был припаркой, что было очевидно.
— Гуй неотрицаем, — сказал я.
— Я знаю.
Он выпил пива.
Он всегда пил только местное пиво. Он относился к сорту людей, которые пили только его. Я знаю много людей, которые играют в традиционность.
— Я вчера в такую игру играл на компьютере, — сообщил он многозначительно.
— Что за игра?
Бесконечность можно выразить в плоскости, или в виде фигуры во множестве измерений, но, когда вы смотрите в небо, эта система не очевидна — нужно приложить усилия или задействовать внутреннего демона. Но если он молчит, можно воспользоваться чужим. Все открытия сделаны давно, и кажется, все новое может возникнуть лишь в виртуальном мире, переложенным на плечи визуальных эффектов. Каким древние видели мир? А кто-то считает, что жизнь циркулирует, и более того, физика плавно перетекает в метафизику. Можно сказать, что вы начинали свой путь от одноклеточной водоросли, чей миг был короток — в поисках магического сахара, она давно стала частью биологической массы.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.