Панкомат - [26]

— А…

— Ну вот. Добавляли в бульон яблочный уксус.

— В смысле, уксус.

— Да.

— Да брось, Валер.

— Честно, Тань. Варили капусту. Потом туда зажарку кидали.

— Да брехня это.

— Как брехня. Я в книге читал.

— Что ж за борщ без картошки?

— Да ты чо, нерусская? Не было тогда картошки.

— Как это не было?

— Ее до Петра Первого не было. Он ее и завез.

Я знаю, что она — typical woman. Ей было когда-то хорошо в деревне. Теперь она и здесь живет неплохо. Но туда она ездит поклониться земле родной. Она ревнует меня к кровати, на которой я сплю. То есть, кровать — ко мне. Это же ее кровать. Она ревнует ко мне свой унитаз. Это очень типично. 88 % женщин таковы.

— Ладно, бог с тобой, — сказал я. — Хочешь — пусть она была, картошка, при Петре. Только борщ варить правда можно еще и не так.

— Да ты шо, Валер?

— Бывает борщ женский, бывает — мужской. Это разные концепции.

Мне тогда стало ясно, почему Петр так живет, и зачем он вообще живет. Есть тип людей, которые и есть люди. Они что-то двигают, а остальные только мимикрируют под то, что должно быть человеком. Возможно, какое-то время назад земля была захвачена самопередвигающимися грибами. Но в силу неуниверсальности своей, грибы собственной формы не имели. Приняв обличие человеческое, они тут же и забыли, что они — полипы. А оставшиеся, у которых был иммунитет, ничего понять не могут.

И вот они воюют за жратву, за много жратвы, за сверхмного жратвы, за регионы жратвы, за ощущение того, что ты — президент всемирной еды. И по этому поводу надвигаются выборы.

Я мало думал о политике. Меня наслаждали движения.

Потом позвонила Вика.

В ее жизни было немного моментов. Все больше — изгибы. Нагибы. По большому счету, мне не в чем было ее осуждать. Жил я, не она. И возвращался я — не она. Она с легкостью принимала форму окружающего ее пространства. Но это не был воск. Скорее — удобный способ жить слизью.

Кто-нибудь другой на моем месте, вытерев ноги, пошел бы дальше и забыл. Мне же нужно было до конца истерзаться, чтобы удовлетворить собственную глупость.

— Привет, — проговорила она как бы весело.

— Привет, — как бы ответил я.

Так можно было общаться до бесконечности.

— Что делаешь?

— Ничего.

— Вообще ничего?

— Вообще.

— А.

— Так. Телек смотрю.

— Что показывают?

— Не знаю.

— Ты же смотришь.

— Да. Смотрю.

— И что?

— Нет. Ничего. А ты что делаешь?

— Я - ничего.

— Вот видишь.

— А ты не веришь?

— Почему. Верю.

Большинство людей привыкло говорить ни о чем. Это потому, что сама жизнь — ни о чем. Каждый день наполнен одним и тем же. Можно доказывать себе обратное. Можно убеждать себя, что мир полон идей и занятий, но все это, по большому счету — настроение. Ничего более.

Сегодня ты жив.

Завтра — мертв.

Эти два полярных состояния характеризуют миграцию материи внутри одного существа. Люди, способные хотя бы говорить об этом, были всегда интересны. Иногда их слова кажутся спекулятивными. Зато они лишены обыденности.

— Что ты делал сегодня? — спросила она.

— Я хотел пойти на работу. Но потом передумал.

— Кем ты работаешь?

— Да так. На складе.

— Что ты там делаешь?

— Разгружаю стиральный порошок.

— А я думала, ты пишешь программы.

— Мне надоело.

— Ты больше не работаешь с компьютерами?

— Да.

— Валер, этого не может быть!

Я почувствовал, что она обрадовалась. Хотя, это было рановато. Она, безусловно, когда-то мечтала отобрать меня у машины, чтобы обладать мной полностью. Но тогда для этого нужно было обуздать собственную страсть, что было сомнительным. Я не знал врачей, которые бы умели в достаточной степени промывать мозги. Большинство психологов были психами. Люди, что шли в институты познавать модную профессию, делали это для того, чтобы убежать от себя.

Впрочем, определение типа «нормальных людей по определению нет» мне не нравится. Общество — это кишки. Ты плаваешь по трубам, и все зависит от того, в каком месте этих кишок ты находишься. В начале жизни тебя поедает мир. Возможно, что раньше ты был свободен. Но этого никто не знает.

Была ли прошлая жизнь?

Хочется думать, что — да. Но это хорошо в плане загадочности. В-остальном — а надо ли это нам? Постоянная тряска взаимопоеданий.

— Ты хотел бы жить вечно? — спросил как-то Зе у Петра, когда мы, как всегда, нажрались.

— Я не знаю, как об этом узнать, — ответил тот.

— Ты типа хочешь, но типа не знаешь?

Он заглядывал Петру в рот, так как все его слова были константами.

— Типа да.

— А я не хочу.

— Но ты и сам не знаешь, хочешь ли ты. Тебе не давали права знать. Ты видел другую жизнь? Нет.

— Нужно уметь воровать, — подал голос Юрий.

Он снял носки, собираясь за ширму, куда ушла очередная девочка.

— А мы не умеем воровать? — спросил Зе.

— Я - нет, — ответил Юрий.

— А у меня родители живут за счет того, что украли трактора, — поделился Зе, — но я не считаю, что это плохо. Когда развалился СССР, была возможность подмазать кое-кому и забрать себе трактора и комбайны. Мой отец этим воспользовался. Все равно бы кто-нибудь другой забрал. Так же мы получили много земли. Но это вряд ли можно назвать воровством.

— Ты идешь? — спросила девочка из-за ширмы.

— Тут разговор серьезный, — произнес Юрий.

— А я что, за стенкой?

— Мы, возможно, тоже должны уметь воровать, — проговорил Петр, — иначе нам ничего не светит. Как же еще способом мы сумеем прорваться? Я много думал о том, что человеку в этой жизни должны помогать знания. Но знания — это слишком точечно, а, по большому счету, слишком узконаправленно. Если ты — конструктор, то другое дело. Никакая наглость не поможет тебе, если ты ни черта не знаешь. Взять Валеру. Он тоже знает немало. Мы же здесь вообще ничего не знаем.