Памяти Есенина - [36]

Шрифт
Интервал

Все крыла Петербурга мгла.
Опять его глухое слово!
К себе на гибель приманил
Непетербурского такого,
Кто всех звончее жизнь любил.
Всех нас пронзительным ударом
По сердцу знойно полоснул
Тот страшный ледяной подарок,
Что Петербург прислал в Москву.
И перепуганы, и смутны,
с перекосившейся душой,
За гробом, на ветру попутном,
Шагали талою водой.
Кто может мимо — слава богу,
А нам, до своего конца,
Тяжелой памятью в дорогу
Черты застывшего лица.

Рюрик Ивнев. «Смотрю на кудри светлые крутые»

Смотрю на кудри светлые крутые,
Как-будто изгнанных из рая облаков.
Тот не прочтет иероглиф России,
Кто не поймет есенинских стихов.
Прозрачный воздух. Солнечное жало.
От Соловков до Астрахани путь.
Люблю тебя таким: немного вялым,
Слегка уставшим, сгорбленным чуть-чуть.
И в час, когда пыланьем утомленный
Ложится день в прохладную кровать,
Тебя таким: затихшим и влюбленным
Душа моя хотела-б созерцать.
1923

Александра Ильина-Сеферьянц. «Вижу я — в бреду и томленьи»

Вижу я — в бреду и томленьи,
Когда ночь шепелявит слова,
Качается на трубе отопленья
Льняная его голова.
Притулился в комнате ужас,
Тот, что жизни измерил глубь, —
И буреет густая лужа
Под ногами, в самом углу.
На столе те же страшные пятна
Кровью вписанных горьких строк…
Ты оставил нам непонятный
Со стихами последний листок.
Милый мой, простой и веселый,
Где же встреча, когда и как?..
Я б пошла большаком и проселком
Этой встречи с тобою искать.
Эту боль ее расскажешь заново,
Смоет дождями твой легкий след…
Мы любили тебя и пьяного,
Потому что родней тебя нет.
Ведь ты пел о немытой, нечесаной
За порогом березовых чащ,
Что заснула под синими плесами,
Во хмелью утомившись кричать.
Знали мы, что дерзкий и буйный,
Жил ты сердцем всегда в неоглядь.
Эх, Рас…сея, сторонка разгульная,
Нежеланная, видно, ты мать!
Что вы плачете, синие сумерки,
О том сердце, которого нет?
Жил вчера, а сегодня умер
Самый лучший в России поэт…

Василий Казин. «Эх, Сергей, ты сам решил до срока»

Эх, Сергей, ты сам решил до срока
Завершить земных волнений круг…
Знал ли ты, что станет одинока
Песнь моя, мой приумолкший друг!
И каким родным по духу словом
Пели мы — и песнь была тиха.
Видно, под одним народным кровом
Мы с тобой растили дар стиха.
Даже и простое восклицанье
Часто так и славило без слов,
Что цвело певучее братанье
Наших русских песенных стихов.
И у нас — о, свет воспоминаний! —
Каждый стих был нежностью похож:
Только мой вливался в камень зданий,
Твой — в густую золотую рожь.
И, влеком судьбою полевою,
Как и я — судьбою городской,
Ты шагал крестьянскою тропою,
Я шагал рабочей мостовой.
Ты шагал… и, мир вбирая взглядом,
Вдохновеньем рвался в пастухи.
Милым пестрым деревенским стадом
Пред тобой стремился мир стихий.
На пути, и нежный, и кудрявый,
Ты вкусил горячий мед похвал…
И — кузнец, создатель каждой славы
И тебя мой город приковал.
А потом, как-будто злой проказник,
Как дикарь, как недруга рука,
Толканул, чтоб справить славы праздник,
В чумовые недра кабака.
И твоим пристрастьем непрестанным
Утвердив лихие кутежи,
Застил город огневым стаканом
Золотой любимый облик ржи.
Где же ты, зеленых кос небрежность?
Где пробор березки при луне?..
И пошел тоскливую мятежность
Разносить, как песню, по стране.
Знать, не смог ты здесь найти покою —
И под пьяный тягостный угар
Затянул смертельною петлею
Свой чудесный стихотворный дар.
Хоть земля твой облик крепко скрыла,
Мнится бледной памяти моей,
Что вот-вот — и свежая могила
Вспыхнет близкой россыпью кудрей
И стихов испытанная сила
Запоет о благости полей.

Борис Кисин. «Отзвенело сердце буйною тальянкой»

Отзвенело сердце буйною тальянкой,
Отзвенело, звонкое, голубым ключом.
Утром стынет озеро ледяными склянками
Под белесым угасающим лучом.
Ластится лисица по тугой пороше,
Умирает пурпуром рябина в синь.
Жалостно волчица воет в роще
Средь обглоданных оборванных осин.
Отзвенела молодость кабацкою гитарой.
Разве струнам вылечить кровяную грусть,
Если паровозы, фыркнувшие паром,
Гудом прогудели в избяную Русь.
И в броне бетонной цепкими руками
Трижды опоясанный маховиком
Город заковал в железо, в камень
Пугачевской удали кумачевый ком.
Пастухом кудрявым не свистеть в жалейку.
В земляничных венчиках не шагает Спас,
Только вихрь бензинный в каменных аллеях
И подвал беззубую открывает пасть.
По Ступенькам ниже. И под мокрым сводом
В скрежет граммофонов, в женский визг и смех,
Лаковый башмак кропя кромешной водкой,
Плакать о забытом гомоне застрех.
Слишком широко раскрылись вежды.
Ничего не надо, ничего не жаль.
В этом мире грусть дастся нежным,
Листопада горькая, золотая паль.
Мать земля, любимая! Блудница!
Губ твоих желанная краса.
На межах полынь и медуница,
На черемухе звенящая роса.
О, земля! Последнее спасибо
За тоску, за радость, за поля,
За пургу кандальную в осинах,
За весенний шорох в тополях.
Клен роняет в осень алых листьев дождик,
Все мы, все мы в этом мире тлен.
Кто-нибудь из нас повиснет тоже,
Как и ты, в веревочной петле.
«До свиданья, друг мой, до свиданья,
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди».

Н. Клюев. «В степи чумацкая зола»

В степи чумацкая зола
Твой стих, гордынею остужен,
Из мыловарного котла
Тебе не выловить жемчужин.
И груз Кобыльих кораблей —

Еще от автора Михаил Прокофьевич Герасимов
Сталин

У каждой книги своя судьба. Но не каждого автора убивают во время работы над текстом по приказанию героя его произведения. Так случилось с Троцким 21 августа 1940 года, и его рукопись «Сталин» осталась незавершенной.Первый том книги состоит из предисловия, незаконченного автором и скомпонованного по его черновикам, и семи глав, отредактированных Троцким для издания книги на английском языке, вышедшей в 1941 году в издательстве Нагрет and Brothers в переводе Ч. Маламута.Второй том книги «Сталин» не был завершен автором и издается по его черновикам, хранящимся в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета.Публикация производится с любезного разрешения администрации Гарвардского университета, где в Хогтонской библиотеке хранятся оригинал рукописи, черновики и другие документы архива Троцкого.Под редакцией Ю.Г.


Моя жизнь

Книга Льва Троцкого "Моя жизнь" — незаурядное литературное произведение, подводящее итог деятельности этого поистине выдающегося человека и политика в стране, которую он покинул в 1929 году. В ней представлен жизненный путь автора — от детства до высылки из СССР. "По числу поворотов, неожиданностей, острых конфликтов, подъемов и спусков, — пишет Троцкий в предисловии, — можно сказать, что моя жизнь изобиловала приключениями… Между тем я не имею ничего общего с искателями приключений". Если вспомнить при этом, что сам Бернард Шоу называл Троцкого "королем памфлетистов", то станет ясно, что "опыт автобиографии" Троцкого — это яркое, увлекательное, драматичное повествование не только свидетеля, но и прямого "созидателя" истории XX века.


Туда и обратно

В 1907 году, сразу же после побега из ссылки, Лев Троцкий, под псевдонимом «Н. Троцкий» пишет книгу «Туда и обратно», которая вышла в том же году в издательстве «Шиповник». Находясь в побеге, ежеминутно ожидая погони и доверив свою жизнь и свободу сильно пьющему ямщику Никифору Троцкий становится этнографом-путешественником поневоле, – едет по малонаселённым местам в холодное время года, участвует в ловле оленей, ночует у костра, ведёт заметки о быте сибирских народностей. Перед читателем встаёт не только политический Троцкий, – и этим ценна книга, не переиздававшаяся без малого сто лет.


Л Троцкий о Горьком

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


История русской революции. Том I

Историю русской революции` можно считать центральной работой Троцкого по объему, силе изложения и полноте выражения идей Троцкого о революции. Как рассказ о революции одного из главных действующих лиц этот труд уникален в мировой литературе – так оценивал эту книгу известный западный историк И. Дойчер. Тем не менее она никогда не издавалась ни в СССР, ни в России и только сейчас предлагается российскому читателю. Первый том посвящен политической истории Февральской революции.


Дневники и письма

Настоящее издание включает все дневники и записи дневникового характера, сделанные Троцким в период 1926-1940 гг., а также письма, телеграммы, заявления, статьи Троцкого этого времени, его завещание, написанное незадолго до смерти. Все материалы взяты из трех крупнейших западных архивов: Гарвардского и Стенфордского университетов (США) и Международного института социальной истории (Амстердам). Для студентов и преподавателей вузов, учителей школ, научных сотрудников, а также всех, интересующихся политической историей XX века.


Рекомендуем почитать
Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Говорит Черный Лось

Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.


Моя бульварная жизнь

Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.


Скобелев: исторический портрет

Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.


Подводники атакуют

В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.


Жизнь-поиск

Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».