Памяти Есенина - [36]

Все крыла Петербурга мгла.

Опять его глухое слово!

К себе на гибель приманил

Непетербурского такого,

Кто всех звончее жизнь любил.

Всех нас пронзительным ударом

По сердцу знойно полоснул

Тот страшный ледяной подарок,

Что Петербург прислал в Москву.

И перепуганы, и смутны,

с перекосившейся душой,

За гробом, на ветру попутном,

Шагали талою водой.

Кто может мимо — слава богу,

А нам, до своего конца,

Тяжелой памятью в дорогу

Черты застывшего лица.

Рюрик Ивнев. «Смотрю на кудри светлые крутые»

Смотрю на кудри светлые крутые,

Как-будто изгнанных из рая облаков.

Тот не прочтет иероглиф России,

Кто не поймет есенинских стихов.

Прозрачный воздух. Солнечное жало.

От Соловков до Астрахани путь.

Люблю тебя таким: немного вялым,

Слегка уставшим, сгорбленным чуть-чуть.

И в час, когда пыланьем утомленный

Ложится день в прохладную кровать,

Тебя таким: затихшим и влюбленным

Душа моя хотела-б созерцать.

1923

Александра Ильина-Сеферьянц. «Вижу я — в бреду и томленьи»

Вижу я — в бреду и томленьи,

Когда ночь шепелявит слова,

Качается на трубе отопленья

Льняная его голова.

Притулился в комнате ужас,

Тот, что жизни измерил глубь, —

И буреет густая лужа

Под ногами, в самом углу.

На столе те же страшные пятна

Кровью вписанных горьких строк…

Ты оставил нам непонятный

Со стихами последний листок.

Милый мой, простой и веселый,

Где же встреча, когда и как?..

Я б пошла большаком и проселком

Этой встречи с тобою искать.

Эту боль ее расскажешь заново,

Смоет дождями твой легкий след…

Мы любили тебя и пьяного,

Потому что родней тебя нет.

Ведь ты пел о немытой, нечесаной

За порогом березовых чащ,

Что заснула под синими плесами,

Во хмелью утомившись кричать.

Знали мы, что дерзкий и буйный,

Жил ты сердцем всегда в неоглядь.

Эх, Рас…сея, сторонка разгульная,

Нежеланная, видно, ты мать!

Что вы плачете, синие сумерки,

О том сердце, которого нет?

Жил вчера, а сегодня умер

Самый лучший в России поэт…

Василий Казин. «Эх, Сергей, ты сам решил до срока»

Эх, Сергей, ты сам решил до срока

Завершить земных волнений круг…

Знал ли ты, что станет одинока

Песнь моя, мой приумолкший друг!

И каким родным по духу словом

Пели мы — и песнь была тиха.

Видно, под одним народным кровом

Мы с тобой растили дар стиха.

Даже и простое восклицанье

Часто так и славило без слов,

Что цвело певучее братанье

Наших русских песенных стихов.

И у нас — о, свет воспоминаний! —

Каждый стих был нежностью похож:

Только мой вливался в камень зданий,

Твой — в густую золотую рожь.

И, влеком судьбою полевою,

Как и я — судьбою городской,

Ты шагал крестьянскою тропою,

Я шагал рабочей мостовой.

Ты шагал… и, мир вбирая взглядом,

Вдохновеньем рвался в пастухи.

Милым пестрым деревенским стадом

Пред тобой стремился мир стихий.

На пути, и нежный, и кудрявый,

Ты вкусил горячий мед похвал…

И — кузнец, создатель каждой славы

И тебя мой город приковал.

А потом, как-будто злой проказник,

Как дикарь, как недруга рука,

Толканул, чтоб справить славы праздник,

В чумовые недра кабака.

И твоим пристрастьем непрестанным

Утвердив лихие кутежи,

Застил город огневым стаканом

Золотой любимый облик ржи.

Где же ты, зеленых кос небрежность?

Где пробор березки при луне?..

И пошел тоскливую мятежность

Разносить, как песню, по стране.

Знать, не смог ты здесь найти покою —

И под пьяный тягостный угар

Затянул смертельною петлею

Свой чудесный стихотворный дар.

Хоть земля твой облик крепко скрыла,

Мнится бледной памяти моей,

Что вот-вот — и свежая могила

Вспыхнет близкой россыпью кудрей

И стихов испытанная сила

Запоет о благости полей.

Борис Кисин. «Отзвенело сердце буйною тальянкой»

Отзвенело сердце буйною тальянкой,

Отзвенело, звонкое, голубым ключом.

Утром стынет озеро ледяными склянками

Под белесым угасающим лучом.

Ластится лисица по тугой пороше,

Умирает пурпуром рябина в синь.

Жалостно волчица воет в роще

Средь обглоданных оборванных осин.

Отзвенела молодость кабацкою гитарой.

Разве струнам вылечить кровяную грусть,

Если паровозы, фыркнувшие паром,

Гудом прогудели в избяную Русь.

И в броне бетонной цепкими руками

Трижды опоясанный маховиком

Город заковал в железо, в камень

Пугачевской удали кумачевый ком.

Пастухом кудрявым не свистеть в жалейку.

В земляничных венчиках не шагает Спас,

Только вихрь бензинный в каменных аллеях

И подвал беззубую открывает пасть.

По Ступенькам ниже. И под мокрым сводом

В скрежет граммофонов, в женский визг и смех,

Лаковый башмак кропя кромешной водкой,

Плакать о забытом гомоне застрех.

Слишком широко раскрылись вежды.

Ничего не надо, ничего не жаль.

В этом мире грусть дастся нежным,

Листопада горькая, золотая паль.

Мать земля, любимая! Блудница!

Губ твоих желанная краса.

На межах полынь и медуница,

На черемухе звенящая роса.

О, земля! Последнее спасибо

За тоску, за радость, за поля,

За пургу кандальную в осинах,

За весенний шорох в тополях.

Клен роняет в осень алых листьев дождик,

Все мы, все мы в этом мире тлен.

Кто-нибудь из нас повиснет тоже,

Как и ты, в веревочной петле.

«До свиданья, друг мой, до свиданья,

Милый мой, ты у меня в груди.

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди».

Н. Клюев. «В степи чумацкая зола»

В степи чумацкая зола

Твой стих, гордынею остужен,

Из мыловарного котла

Тебе не выловить жемчужин.

И груз Кобыльих кораблей —