Памяти Есенина - [34]

Впрочем, здесь мы уже выходим за пограничную линию искусства.

Валентина Дынник

II СТИХИ

В. Александровский. «Эту боль, тупую, как дерево»

Эту боль, тупую, как дерево,

Нынче мыслями не разрубить.

Умер в городе сумрака серого,

Кто любил среди ландышей жить.

Жизнь принял любовно и ласково,

Но мачехою она была,

И над снежной и каменной маскою

Среди песен сгорел ты до тла.

Но не бойся ты вечера синего,

Все пройдет. И под шорох ветвей

Будет песня звенеть соловьиная

Над твоею могилой, Сергей.

Ник. Аренс «Из кабака и на погост»

Из кабана и на погост,

Мы шли. Осенний воздух вспенен.

Был удивительно ты прост,

Трагический Сергей Есенин.

Что гениально — просто. Так.

Но люди редко понимают,

Что это — углубленный знак

Сияющего синью Мая.

Ты говорил; «Покину их»,

Искал Ширяевца могилу…

И на руках рыдал чужих,

Незабываемый и милый!

Писали много о тебе,

И многое еще напишут;

Но, кажется, порою мне,

Что эти строки правдой дышут!

Распятья путь тебе и мне;

Но сердце радостью согрето,

Что в голубеющей стране

Два повстречаются поэта.

Москва, 10 феврале 1926.

Николай Алексеевский. «Ты ушел от нас в страну заката»

Ты ушел от нас в страну заката.

Все равно: рукав иль бечева, —

Номер иль бревенчатая хата,

Где в петле пропала голова…

Не был я с тобою в дружбе тесной,

Но не может сердце не скорбеть!

Много их живут, поющих песни,

Только им по-твоему не петь.

Им не петь о милой, уходящей,

Васильковой да ржаной Руси…

Только ты нам в город гомонящий

Запах ржи и поля приносил.

Ты пришел пропеть о жеребенке,

Что, закидывая ноги к голове,

Мчался с поездом на-перегонки

По широкой, по степной тропе…

Как и он, не зная сил и меры,

Как и он, ты не хотел понять,

Что такого не было примера,

Чтоб коня железного догнать.

Задыхаясь, оба вы упали:

Ты и он — твой розовый скакун.

Оттого по вас родные дали

Разметали синюю тоску.

Ты ушел от нас в страну заката.

Все равно: рукав иль бечева,

Номер иль бревенчатая хата,

Где в петле пропала голова…

Варвара Бутягина. «Я тебя не знала, ни любила»

Я тебя не знала, ни любила,

А в руках мучительная дрожь:

Ты теперь о солнечном, о милом

Ничего нам больше не споешь.

Разве жизнь такая уж плохая,

Что не стоит на нее смотреть?—

В синий холод гроб твой, колыхая,

Мы опустим в земляную клеть!

Не дождется на косом крылечке, —

Приплетется старенькая мать

И уйдет заупокойной свечкой

По родному сыну догорать.

Милый, милый! Что же ты наделал,

В сизой мути юность прокутив!

Ведь тебе бы в полдень загорелый

Чуять жизни бешеный разлив.

Ведь тебя облюбовали зори,

Выбрав в песнях розовый насест.

Так зачем же ты, с какого горя.

Над самим собой поставил крест?

30 декабря 1925.

Галина Владычина. «Ты теперь добыча молвы»

Ты теперь добыча молвы,

Достояние жалоб и слез.

Не сносить тому головы,

Кто, как ты, беспризорным рос.

Позабыть бы и год, и число,

Этот липкий нахмуренный снег,

Увидать в этот день зло

Мог воочию человек.

И слова разбегаются вдруг,

Голос мой бездыханным стал,

Когда вспомню грохочущий стук

Паровозных колес и вокзал.

Заметавшихся лиц волна

С перепуганной дрожью губ.

Гроб твой встретила вся страна

Похоронной удалью труб.

Мертвой жгучей петлей по сердцам

Ты хлестнул, как ярым бичом.

Этот тайный, жестокий шрам

Всюду мы с собой понесем.

Не сносить тому головы,

Кто, как ты, беспризорным рос.

Пусть мой стих, как пучок травы,

Над могилой твоей вместо слез.

Галина Владычина. «Мы виновны в твоей печали»

Мы виновны в твоей печали,

Что за горло схватило петлей.

Мы не выпытали, не угадал и,

Как бороться с самим тобой.

Оттого не нашлось у нас силы,

Не нашлось и такого плеча,

Чтоб тебя отстоять от могилы,

У тебя, — твоего палача.

Голос мой ничего не значит,

Славословить тебя не берусь,

По тебе надорвется плачем,

Как по сыну беспутному, Русь.

Да еще… (как же ты не подумал!),

Эта весть заползет, как тать,—

Средь чужих причитаний и шума

Зарыдает другая мать.

Ростослав Валаев. «Как вино из недопитой чары»

Как вино из недопитой чары

Юность пенную выплеснул в грязь,

И в нависшем кабацком угаре

Вместе с лирой своею погряз.

Долго плакал васильковый вечер

В отцветающей черемухе звеня,

Как мужик, что плачет на рассвете,

Над конем сдыхающим склонясь.

Но попрежнему звучал твой голос,

Ты попрежнему читал стихи,

Только не клонился спелый колос,

Им внимая у смеющихся ракит.

Слушал их пропахший пылью город,

Скучный город, что стихи продать

За бутылку пива может вору

Или просто нищему отдать.

Плакал с ними разве только пьяный,

Как голодный пес затравленный поэт,

Закрывал рукавом рубахи рваной

Слезы от мигающего света.

А когда ты снова видел поле,

Под кудрями хмурилось чело —

Потому, что сердцу было больно,

Потому, что сердцу тяжело.

Все идет, как раньше, как когда-то,

По весеннему звучат твои стихи

О полях, о заскорузлых хатах,

О родной нетронутой стихии.

Только стонет васильковый вечер,

В отцветающей черемухе звеня,

Как мужик, что плачет на рассвете,

Над конем сдыхающим склонясь.

Мих. Герасимов. «Есенин — нежное имя»

Есенин — нежное имя.

Соловьиный звон.

Кудрями золотыми

Звенел веселый клен.

Из солнечного ливня,

Весеннее лицо,

Овеял ветер нивный

Цветочною пыльцой.

Образ чист и ясен,

Весь в кликах журавлей.

Ты — осиянный ясень

Над синевой полей.

Цвел пшеничный колос

С васильками глаз.

Соловьиный голос

Брызгал счастьем в нас.

Вдруг город громыханьем —