Памяти Есенина - [35]

Шрифт
Интервал

Грозой в твое чело.
Полярное дыханье
До смерти обожгло.
Разбился милый голос,
Осыпались цветы,
И как осенний колос
Сломался хрупко ты.
За песни, за страданье
В родимых краях,
Звени в веках рыданье
Подстреленного соловья.

Нина Грацианская. «Не хочу, не умею, не верю»

Не хочу, не умею, не верю
В эту черную злую беду.
Про такую большую потерю
Может только присниться в бреду.
Две недели, а свыкнуться жутко,
Ты живешь еще, радостный мой,
Чья-то выдумка, жгучая шутка
Это имя за черной каймой.
Но вестей однозвучные строки,
Но лицо твое в темном гробу…
Будь же светел в веках, мой далекий,
Незабвенным, мой ласковый, будь.
Дальним внукам в года золотые,
В синем свете немеркнущих глаз
Сбережет твои песни Россия,
А тебя уберечь не смогла.

Нина Грацианская. «Того, кто дорог, нет на свете»

Уж не будут листвою крылатой

Надо мною звенеть тополя.

С. Есенин.
Того, кто дорог, нет на свете,
Его обратно не вернешь…
Свисти и пой, декабрьский ветер,—
Ты по-кладбищенски поешь.
Ну, как над синими глазами,
Над строчками не тосковать,
Как в низком доме, там в Рязани
Тоскует сгорбленная мать.
За поцелуи и за песни,
За все, чем жизнь была пьяна,
Ни губ нежней, ни глаз небесней
Уже не сыщет ни одна.
Туман над северной столицей, —
Над низким домом тополя…
Мне больно, мне, как плаха, снится
Тугая, терпкая петля.
Не разрубить ее, не скинуть,
Плечам холодным не помочь.
Ах, лучше б мне висеть и стынуть,
Чем задыхаться в эту ночь.
Того, кто дорог, нет на свете,
Ушел неуловимый гость…
Свисти, свисти, декабрьский ветер,
Шальную память заморозь.

Иван Грузинов. «Осень. Глушь. Шагаю наугад»

Осень. Глушь. Шагаю наугад.
Вечереет, скоро догорит
Желтая закатная дуга.
За оврагом стынут пустыри.
Дальше пашни. Земляное тело
Чревом порыжевшим колыхает.
Шелестит листвой посоловелой
Ветхая, забытая ольха.
Запах смол. Лопаты мерный стук.
Упаду, затягивая петлю.
Мать-земля! зерном не прорасту.
Звездочку над полем не затеплю.
Что мне те, идущие за мною!
Им — свое, для них не стоит жить.
Вот один я с ношею земною
У последней роковой межи.
25 декабря 1925.

Иван Грузинов. «С каждым днем нежнее ветер вешний»

С каждым днем нежнее ветер вешний.
На пригорке зачернели пашни,
Был румян и тих закат вчерашний,
Был закат как дикие черешни.
Шел я полем тропкою знакомой
И апрель шагал со мною рядом.
Сердце свету вешнему не радо.
Отчего ж тревога да истома?
Все как прежде. Розовые льдины
Набегают на кустарник тощий.
Облака над молчаливой рощей
Разметались стаей журавлиной.
Все как прежде. Только тот далече,
Кто поля в наследство мне оставил.
С перелетной журавлиной стаей
Я напрасно жду вестей о встрече.
Все как прежде. Только жизнь трезвее
И суровей. Юность миновала.
Скоро след мой на тропе подталой
С дольним прахом навсегда развеет.
Я смирился. Я не прекословлю.
Зыбки сны, обманчивы надежды.
Я готов любить ее, как прежде,
Над полями голубую кровлю.
Хорошо здесь. Косари да жнеи.
Босоногое тучное лето.
Шум лесной, да неуемный лепет.
Здесь я сердцем проще и нежнее.
1926. 12 апреля.

Валентина Дынник. «Не впервой умирают поэты»

Не впервой умирают поэты, —
Но такого хороним впервой.
Уж давно панихиды пропеты
Им самим над своей головой.
И не наши следили глаза ли,
Как поэт рифмовал «умереть»?
Или зрители в зрительном зале
Всё хотели игру досмотреть?
Досмотрелись. И он доигрался.
Чем не тенор пропел мировой?
На воздетых руках закачался
Пышной ношею над головой.
И как-будто совсем не пристало,
Что мы спать не могли до утра,
Что в платке — его мать причитала
И под шляпкою — взвыла сестра,
Что к могиле мы шли без дороги,
Что без песни стояли в кругу,
Что у девушек тонкие ноги
По колено намокли в снегу, —
И что всем незнакомым и разным
Нам равно заприметился вдруг
Соблазнительный смертным соблазном
Над могилой березовый сук.

Борис Зубанин. «Когда твои отзеленели рощи»

Когда твои отзеленели рощи —
Ты сам листом качнулся золотым.
И как уйти еще честней и проще,
Чем ты ушел, «как с белых яблонь дым».
Молчит поэт — а люди скажут: «горд он»!
Смеется он — и скажут — «легок нрав»
А ты — как конь с оборванною кордой —
Был просто резв, кипуч и не лукав.
С ветрами — ветер, и в колосьях колос,
Герой с героями, и с нищими — бедняк, —
В метельных днях сорвал ты вещий голос,
Как с петель дверь срывается во мрак.
Любимейший нежнейшею любовью,
Прости, что мы тебя не сберегли…
…Мы над твоею васильковой кровью
Колосьями под градом полегли.
Январь 1926.

Вера Звягинцева. «Послушай, друг, ведь это не гитара»

Послушай, друг, ведь это не гитара,
Ведь не стакан, чтоб с горечи разбить,
Ведь на земле промерзлой и усталой
Еще осталось, что любить.
Послушай, друг… нет, не могу. Не знаю…
Лицо в ладони… Холодно… Темно…
Как время то кипит и пропадает,
Глотает все воронкой водяной.
Чья молодость звончей твоей звенела?
Кто так любил березы и луну?
Как мне Москва сегодня потемнела…
Как стало трудно плечи разогнуть…
Я помню голос твой, охрипший, но задорный,
Ты Пушкину протягивал цветы…
Сегодня и бульвар и Пушкин в белом с черным,
Сегодня все слова, как выпиты — пусты.

Вера Звягинцева. «Еще одно дурное дело»

Еще одно дурное дело
Запрячет в память Петербург.
Там пуля в Пушкина летела,
Там Блоку насмерть сжало грудь.
В игре и бешенстве неистов,
Окостенелый Николай
Пытал допросом декабристов, —

Еще от автора Михаил Прокофьевич Герасимов
Сталин

У каждой книги своя судьба. Но не каждого автора убивают во время работы над текстом по приказанию героя его произведения. Так случилось с Троцким 21 августа 1940 года, и его рукопись «Сталин» осталась незавершенной.Первый том книги состоит из предисловия, незаконченного автором и скомпонованного по его черновикам, и семи глав, отредактированных Троцким для издания книги на английском языке, вышедшей в 1941 году в издательстве Нагрет and Brothers в переводе Ч. Маламута.Второй том книги «Сталин» не был завершен автором и издается по его черновикам, хранящимся в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета.Публикация производится с любезного разрешения администрации Гарвардского университета, где в Хогтонской библиотеке хранятся оригинал рукописи, черновики и другие документы архива Троцкого.Под редакцией Ю.Г.


Моя жизнь

Книга Льва Троцкого "Моя жизнь" — незаурядное литературное произведение, подводящее итог деятельности этого поистине выдающегося человека и политика в стране, которую он покинул в 1929 году. В ней представлен жизненный путь автора — от детства до высылки из СССР. "По числу поворотов, неожиданностей, острых конфликтов, подъемов и спусков, — пишет Троцкий в предисловии, — можно сказать, что моя жизнь изобиловала приключениями… Между тем я не имею ничего общего с искателями приключений". Если вспомнить при этом, что сам Бернард Шоу называл Троцкого "королем памфлетистов", то станет ясно, что "опыт автобиографии" Троцкого — это яркое, увлекательное, драматичное повествование не только свидетеля, но и прямого "созидателя" истории XX века.


Туда и обратно

В 1907 году, сразу же после побега из ссылки, Лев Троцкий, под псевдонимом «Н. Троцкий» пишет книгу «Туда и обратно», которая вышла в том же году в издательстве «Шиповник». Находясь в побеге, ежеминутно ожидая погони и доверив свою жизнь и свободу сильно пьющему ямщику Никифору Троцкий становится этнографом-путешественником поневоле, – едет по малонаселённым местам в холодное время года, участвует в ловле оленей, ночует у костра, ведёт заметки о быте сибирских народностей. Перед читателем встаёт не только политический Троцкий, – и этим ценна книга, не переиздававшаяся без малого сто лет.


Л Троцкий о Горьком

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


История русской революции. Том I

Историю русской революции` можно считать центральной работой Троцкого по объему, силе изложения и полноте выражения идей Троцкого о революции. Как рассказ о революции одного из главных действующих лиц этот труд уникален в мировой литературе – так оценивал эту книгу известный западный историк И. Дойчер. Тем не менее она никогда не издавалась ни в СССР, ни в России и только сейчас предлагается российскому читателю. Первый том посвящен политической истории Февральской революции.


Дневники и письма

Настоящее издание включает все дневники и записи дневникового характера, сделанные Троцким в период 1926-1940 гг., а также письма, телеграммы, заявления, статьи Троцкого этого времени, его завещание, написанное незадолго до смерти. Все материалы взяты из трех крупнейших западных архивов: Гарвардского и Стенфордского университетов (США) и Международного института социальной истории (Амстердам). Для студентов и преподавателей вузов, учителей школ, научных сотрудников, а также всех, интересующихся политической историей XX века.


Рекомендуем почитать
Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Говорит Черный Лось

Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.


Моя бульварная жизнь

Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.


Скобелев: исторический портрет

Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.


Подводники атакуют

В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.


Жизнь-поиск

Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».