Памяти Есенина - [38]

Да не он ли на опушке

Нам, под новый год,

Развеселые частушки

Соловьем поет?

Желтый лист несут метели

Через перевал…

Не Сережа ли с похмелья

Кудри растерял?

В поле холодно немножко,

Белый ветер лих.

Хорошо звенит гармошка

В пальцах ледяных.

Растрепать бы не пора ли

Нам земную сонь?

Три березки заплясали

Под его гармонь.

Клены топчутся неловко

На кресте дорог.

Ах, рассветная обновка,

Синий поясок!

Это он судьбу ворожит,

Это он поет.

— Русь, не ты ль вокруг Сережи

Водишь хоровод?

Светлый радостный кудрявый,

Он стоит один,

Озарен всемирной славой,

Средь степных равнин.

Милый, ты назначил встречу

Кровяным письмом…

— Соловей мой, я отвечу,

Я найду твой дом.

П. Орешин. НА КАРАУЛ

Сладкопевец мудрый

Утонул в снегу.

Золотые кудри

Песней сберегу.

Аржаное знамя

По снегам равнин

Вольными руками

Понесу один.

Свистом молодецким,

Перезвоном крыл

Стороне советской

Подогрею пыл.

Хорошо ли, худо ли.

В славе наша рать.

Мне ли надо удаль

Где-то занимать?

Сон хороший снился

Во сыром бору.

Соколом родился,

Соловьем умру!

Край берез и воли!

Позабыв разгул,

Я сегодня в поле

Стал на караул.

Это не измена

И не дикий пляс,

Это только смена

На короткий час!

Людмила Попова. «Волосы — как Пушкинская осень»

Волосы — как Пушкинская осень,

Может быть, немного золотей;

А в глазах мятежных та же просинь,

Что на крыльях сизых голубей.

Пролетала песня звездопадом

В города от ивовой межи,

Чтобы ясным и певучим садом

Расцветала наша злая жизнь.

Хоронилась в берестных лукошках,

Колосилась рожью на полях,

Чтобы мы узнали хоть немножко,

Как чудесна и легка земля.

Потому-то петушки резные

По деревням памятки поют,

Сарафаны черные такие

Девушки на посиделках шьют,

И по всей моей стране неровной,

В каждом сердце как ножовый знак;

Был последним, самым, самым кровным,

И тебя не выплакать никак!

Ленинград, Декабрь 1925.

Иван Приблудный. «Город кирпичный, грозный, огромный»

Есенину — живому

Город кирпичный, грозный, огромный,

Кто не причалит к твоим берегам…

Толпами скал от Москвы до Коломны —

Камень на камне, рокот и гам.

В этом саду соловья не услышишь,

И каменный сад соловья не поймет…

С балкона любуюсь на тучи, на крыши,

На вечно немолчный людской хоровод.

И вот у ворог стооконного дома:

Зеленые крылья, высокий лик,

Буйная песня с детства знакома,

До боли знаком шелестящий язык

Снились мне пастбища, снились луга мне,

Этот же сон — на сон не похож,

— Тополь на севере! Тополь на камне!

Ты ли шумишь здесь и ты ли поешь?

В этих трущобах я рад тебя встретить,

Рад отдохнуть под зеленым крылом,

Мы ли теперь одиноки на свете!

Нам ли теперь вздыхать о былом!

Тесно тебе под железной крышей,

Жутко и мне у железных перил;

— Так запевай же! Ты ростом повыше,

Раньше расцвел здесь и больше жил.

Я еще слаб, мне едва — восемнадцать,

Окрепну — и песней поспорим с тобой,

Будем как дома, — шуметь, смеяться,

Мой стройный, кудрявый, хороший мой…

Эта ли встреча так дорога мне,

Шелест ли тронул так душу мою…

— Тополь на севере! тополь на камне!

Ты ли шумишь и тебе ль пою!!!

Январь 1924

Иван Рукавишников. «Не расцвел — отцвел. Повалился, сгиб»

Не расцвел — отцвел. Повалился — сгиб.

И пошла расти крапива́-бурьян,

Пушкин, Лермонтов, Кольцов, да мало ли…

В полчаса не сосчитать.

Стариками нас судьба не баловала.

Двадцать, тридцать, тридцать пять.

Скоро сказка русская ка́тится.

А концов поди — ищи.

Трахнет в темя гнилая матица,

И никто не виноватится.

Рыскай по полю, свищи.

Пропадай ты, святая родина,

Чудо-тройка, тройка-птица.

Ров да кочка да колдобина.

Кто сказал, что тройка мчится.

По грязи осенней хлюпая,

Ты куда шажком везешь…

…Эх ты родина, баба глупая,

Соловьев своих почто не бережешь.

В ночи, зорями улыбчивые,

Хороши твои соловьи заливчивые,

Хороши.

Попоет соловей да повалится,

Об пень головенкой ударится.

Иль что шибко пел от души.

Эх ты мать, баба корявая,

Хороша твоя понёва дырявая,

Хороша твоя кривая клюка.

Только жизнь с тобой тяжка.

Ночью осеннею над полями встал сон.

Видится зайцам, волкам, соснам да странникам:

Встали вкруг мудрецы-певцы-старцы. Всех сто

                                                          сот.

Бороды седые длинны, посохи высоки. Встали

                                            вкруг сто сот.

Затаилась земля: ждет-молчит.

Посмотрели на звезды старцы и запели враз.

Запели они от мудрости своей, от полноты дней,

От пережитых горей радостей, от улыбок

                                         внуков своих,

От великого раздумья, от красы-истины.

Ах и песня-ж то.

Расцвели в полях цветы лазоревые и рдяные.

Пали на́ землю звезды-огоньки.

Видят волки да зайцы, сосны да странники:

                                    стал рай на земле.

Жизнь — любовь-красота. А смерть не смерть.

Родина, родина, слепица юродивая…

Красен сон, только сон не явь.

Эх ты мать, дурища корявая,

Задавила ты всех сто сот мудрецов во

                                         младенчестве.

Задавила, темная, только начали петь по —

                                            соловьиному.

Видно не нужны тебе мудрецы-певцы.

И так, мол, проживу… — Проживешь, ленивица,

В городу башня великая.

На башне колокол бьет, ведет счет.

Александр. Сергей. Кто там еще.

Проходи.

В лесу дремучем пещерка малая

В месте неведомом.

Старик замшонный, не понять, где одёжа где,

                                                        тело,