Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира - [15]
Таким образом, синьор Анджело - еще одно косвенное подтверждение тому, что дело происходит в 1521 году, накануне турецкого вторжения на Родос.
*
Можно догадаться и кто такой этот Марк Лучикос - это еще один кондотьер, состоящий на службе у Венеции. А вот зачем Шекспиру понадобилось упоминать о нем?
Ошибочный вывод, который сразу и всем приходит в голову, - что дож, видимо, хотел отправить на Кипр именно его, однако тот накануне отбыл во Флоренцию. Эту же мысль в комментариях к своему переводу высказывает и М. Морозов:
"К чему это упоминание о каком-то Марке Лучикосе? Высказываем следующее предположение: первая мысль дожа - назначить командующим этого Лучикоса. Но так как он уехал, остается один выход: назначить мавра Отелло".
Однако это в корне неверная мысль!
Ведь губернатором Кипра Отелло уже назначен - все, дело сделано, должность занята. Ну и зачем же тогда звать этого Лучикоса назад, да еще срочной депешей?! А кроме того, что мешало Венеции назначить Лучикоса губернатором хотя бы после того, как Отелло умер? Тем более что Лучикоса все равно уже отозвали депешей. Однако и в этом случае губернатором назначен вовсе не вернувшийся Лучикос, а Кассио.
Так что нет. Марк Лучикос срочно понадобился в Венеции вовсе не потому, что Отелло назначен губернатором. Лучикоса возвращают в Венецию совсем по другой причине...
Но по какой?
*
Вот видите, не так уж и прост этот отбывший во Флоренцию и срочно понадобившийся Марк Лучикос, каким его себе стереотипно представляют.
*
Кстати, а при чем тут Флоренция? Почему Лучикос отбыл именно туда? Вот эта самая Флоренция - это что, проходная деталь, или же тут может быть скрыта какая-то важная для меня информация? И если она там действительно есть, то как это выяснить?
Флоренция...
Хм.
А ну-ка, проверим последовательность. Марк Лучикос отбыл во Флоренцию. Отелло срочно отправляют на Кипр. И за Марком Лучикосом тут же посылают курьера. Значит... что?
А это значит, что Марка Лучикоса так спешно возвращают в Венецию вовсе не для того, чтобы зачем-то сообщить ему, что место губернатора на Кипре занято. Это было бы глупостью.
Его возвращают - потому что из Венеции отбывает Отелло! А это значит, что Венеция внезапно вообще осталась без всякой военной защиты! Вот потому-то и понадобилось срочно вернуть этого Марка Лучикоса!
Но все-таки. Причем здесь Флоренция?..
*
Нужна была хоть какая-то отправная точка. Но что могло ею стать? Что такое особенное могло связывать Флоренцию с венецианским кондотьером, что способно явиться еще одним доказательством 1521 года?
Ну хорошо, начнем с "паспортных данных". Что такое Флоренция? Это Северная Италия. А что такое Венеция? Это тоже Северная Италия. А что могло явиться для этих двух государств связующим звеном? Какое общее событие 1521 года?
Причем это событие должно было быть такого исторического масштаба и значения, чтобы даже и через несколько десятков лет фраза "Он уехал во Флоренцию" оставалась целиком и полностью понятной для зрителей шекспировского театра, то есть не нуждалась бы в пояснениях.
Я стала искать.
*
Итак, что же такого особенного случилось в 1521 году в Северной Италии, что могло соединить в пьесе Венецию и Флоренцию? Может быть, смерть папы римского? Лев Х умер внезапно, никто не ожидал. В Рим спешно возвращается из бегов его заклятый "друг" - флорентиец Франческо Содерини. Есть и другой претендент на папский престол - Джулио Медичи, двоюродный брат усопшего и также флорентиец. Ну и что из этого следует? Да ничего. Борьба за папский престол разгорелась в Риме - а Марк Лучикос отбыл во Флоренцию. А кроме того, это были скорее внутриполитические интриги, для решения которых вовсе не нужен был какой-то венецианский наемник со своим отрядом.
Ранее случившееся отлучение от церкви Мартина Лютера все тем же папой римским Львом X тоже было не в счет. Португалия с взошедшим на трон Жуаном Благочестивым, а также завоевание османами Венгрии и вовсе отпали сами собой.
И все-таки я нисколько не сомневалось, что такое событие найдется.
И оно, разумеется, нашлось!
*
Именно в 1521 году Северная Италия была вовлечена в очередную Итальянскую войну! Король Испании и по совместительству германский император Карл V пошел войной на французского монарха Франциска I.
Несколько ранее Франция заключила с Венецией уговор, что последняя не будет вмешиваться во французские планы по завоеванию герцогства Миланского, каковое событие и произошло, да при этом с такой неслыханной дерзостью, что Европа еще долго не могла прийти в себя от того, каким именно способом Франциск I совершил переход в Италию через Аргентийское ущелье - он попросту взрывал скалы и прокладывал дорогу для своей армии там, где никаких дорог не было и в помине.
И вот теперь Габсбург, то есть тот самый король испанский Карл V вознамерился отнять Милан (а заодно и Бургундию). Для чего заключил в Риме тайный договор с папой Львом Х о том, что он восстановит в Милане династию Сфорца (помните кондотьера, захватившего там верховную власть в 1450 году?). На стороне Карла V помимо папы римского Льва X выступали также англичане, Мантуя и... Флоренция!
Обращение к дуракам. Предупреждаю сразу: или немедленно закройте мое эссе, или потом не упрекайте меня в том, что я в очередной раз грубо избавила вас от каких-то там высоконравственных розовых очков, которые так успешно, как вам казалось, скрывали ваше плоскоглазие и круглоумие.
«…Почему же особенно негодует г. Шевырев на упоминовение имени Лермонтова вместе с именами некоторых наших писателей старой школы? – потому что Лермонтов рано умер, а те таки довольно пожили на свете и успели написать и напечатать все, что могли и хотели. Вот поистине странный критериум для измерения достоинства писателей относительно друг к другу!…».
С переводчиком Шекспира А. И. Кронебергом Белинского связывали дружеские отношения с конца 1830-х гг. В данной и в другой, более поздней рецензии, опубликованной в августе в «Литературной газете», Белинский входит в журнальную полемику, развернувшуюся вокруг перевода «Гамлета». Наиболее сильные ответные удары наносятся при этом по О. И. Сенковскому, автору рецензии на «Гамлета» в переводе Кронеберга в «Библиотеке для чтения», и по Н. А. Полевому, чей перевод «Гамлета» Белинский теперь подвергает жестокой критике.
«Что нужно человеку для того, чтоб писать стихи? – Чувство, мысли, образованность, вдохновение и т. д. Вот что ответят вам все на подобный вопрос. По нашему мнению, всего нужнее – поэтическое призвание, художнический талант. Это главное; все другое идет своим чередом уже за ним. Правда, на одном таланте в наше время недалеко уедешь; но дело в том, что без таланта нельзя и двинуться, нельзя сделать и шагу, и без него ровно ни к чему не служат поэту ни наука, ни образованность, ни симпатия с живыми интересами современной действительности, ни страстная натура, ни сильный характер…».
«…наша критика (если только она есть) не может назваться бедною, истощенною труженицей, сколько потому, что у нас мало деятельных писателей, столько и потому, что у наших писателей деятельность редко бывает признаком силы и разносторонности таланта, что, прочтя и оценя одно их произведение, можно не читать и не оценивать остальных, как бы много их ни было, в полной уверенности, что они пишут одно и то же, и всё так же. Нам кажется, что г. Тимофеев принадлежит к числу таких писателей. Чего не пишет он, каких стихотворений нет у него!.
Лет тому восемь назад представитель какого-то сибирского университета обратился ко мне с просьбой написать сочинение, наподобие тех, что пишут школьники. Мне предложили взять любое произведение из школьной программы и разобрать «образ» любого из персонажей. Предложение показалось интересным, и я согласился. Написал сочинение по роману Ивана Гончарова «Обломов» и даже получил за него какую-то денежку. Экземпляра сборника мне так и не прислали.И вот теперь нашёл я среди замшелых файлов этот текст и предлагаю вашему благосклонному вниманию.
«Он страдал от себя, болел собою. Его лирические строфы показывают, как ужас самопрезрения проникал в его душу, как изнывал писатель в неисцелимой тоске и, словно ребенок, ждал и жаждал спасения от матери, со стороны. «Выводи на дорогу тернистую!..» Но, разумеется, на тернистую дорогу не выводят, а выходят. И со стороны не могло явиться того, чего не было в сердце и воле самого поэта, так что до конца дней своих томился Некрасов от горькой неудовлетворенности, от того, что он не мог прямо и смело смотреть в глаза своей взыскательной совести и в жизненной вялой дремоте «заспал» свою душу…».