Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира - [14]
Все изменилось после открытия Колумбом "новой Индии" в 1492 году, а также после открытия Васко да Гама морского пути из Европы в Индию вокруг мыса Доброй Надежды в 1498 году. Довольная Испания грузила на свои корабли золото Америки, а португальские купцы вовсю разгуливали по Калькутте. Каир и Венеция стали погружаться в экономический упадок...
Тем не менее торговые связи сохранялись - так что Отелло наверняка сопровождал торговые корабли из Венеции в Алеппо, идущие под военным конвоем.
В каком же году это могло быть?
Повторюсь: я думаю, Отелло побывал в этом городе перед самым началом турецко-египетской войны, разразившейся в 1516 году. Об этом, как я уже упоминала, свидетельствуют, так сказать, турецкие настроения в городе. Торговые связи с Венецией еще продолжаются, но запах войны уже носится в воздухе, и вот уже некий "злой турок" в предчувствии этой скорой войны позволяет себе оскорбительные выпады в адрес торгового союзника Египта - Венеции, да к тому же избивает какого-то венецианского торговца, возможно прибывшего в Алеппо вместе с Отелло.
А потом началась война.
И в результате этой войны (1516-1517 гг.) турецкая армия оккупировала Египет. Сирия перешла к туркам. Алеппо в числе других стратегически важных городов стал одним из опорных пунктов Турции - там был размещен сильнейший турецкий гарнизон для охраны границ. Кроме того, в Алеппо стекались налоговые поступления и другие финансовые отчисления в казну. Каждый день из его порта в турецкую столицу отправлялся корабль с деньгами.
Можно себе представить, как усиленно охранялся этот город! Так что вряд ли убийство турка в тот период сошло бы Отелло с рук.
*
Итак, предварительный вывод: действие пьесы соотносится с историческими событиями 1521 года, что прямо подтверждается в тексте теперь уже двумя фактами:
- остров Родос еще принадлежит Венеции (взят турками в 1522 г.),
- Отелло мог бывать в сирийском городе Алеппо не позже 1516 года (взят турками в 1517 г.).
Этих двух фактов вполне достаточно, чтобы окончательно забыть и про столетний период в целом, и про 1570-1571 гг. в частности, и окончательно признать 1521 год тем историческим событием, на фоне которого разворачивается действие в пьесе. И все-таки мне очень хотелось, чтобы нашлось и третье доказательство.
И оно - нашлось!..
Глава 7.
Доказательство третье.
Синьор Анджело. Марк Лучикос.
Флоренция
Каждый раз, возвращаясь к началу пьесы, я никак не могла понять, почему Отелло находится в Венеции так долго? Что он там делает целых девять месяцев? Ведь он наемник, и если его вызвали сюда, то он должен воевать, а не сидеть без дела почти год! Тем более что так долго держать кондотьеров в столице было опасно - это были отряды хорошо вооруженных головорезов, так что их вожак мог достаточно легко захватить власть.
История такие случаи знала. Например, Франческо Сфорца - в 1450 году этот кондотьер захватил власть в Миланской республике и объявил себя герцогом. Вот потому-то наемников и старались как можно быстрей использовать по назначению.
Однако отряд Отелло находится в Венеции вот уже девять месяцев... Почему? И почему эту интересную деталь все эти годы попросту сбрасывают со счетов, не придавая ей никакого значения?
*
Также в самом начале пьесы меня крайне заинтересовало следующее. Есть в тексте два имени, которые никто и никогда не принимал всерьез. Это некие синьор Анджело и Марк Лучикос. На первый взгляд, два совершенно проходных персонажа, которые даже не появляются в пьесе. Они на секунду мелькают в тексте, когда в самом начале сенат обсуждает турецкий флот - на Кипр или на Родос? И вот матрос докладывает: "Турецкий флот направляется к Родосу. Так приказано мне донести сенату синьором Анджело".
В итоге венецианский дож приходит к выводу, что турки все-таки идут на Кипр, и тут возникает второе имя - Марк Лучикос:
Дож. Итак, теперь несомненно, что они плывут к Кипру. В городе ли Марк Лучикос?
1-й сенатор. Он уехал во Флоренцию.
Дож. Напишите ему от нашего имени. Срочно пошлите ему депешу с курьером.
Так кто же они, эти два персонажа, которым исследователи никогда не придавали значения? Насколько важно их упоминание в пьесе в контексте той задачи, что я поставила перед собой?
*
Кто такой синьор Анджело - можно догадаться легко: похоже, это рыцарь-госпитальер с Родоса. Именно с Родоса, а не с Кипра! Иначе бы, когда действие перешло на Кипр, этот синьор Анджело обязательно там оказался, как оказался там другой синьор - Монтано, от которого также поступали сведения в сенат. Шекспир ни за что не забыл бы это сделать - драматург Шекспир был чрезвычайно аккуратен и даже пунктуален во всем, что касалось работы над текстом, тем более что кипрские события составляют больше половины пьесы.
Еще одним косвенным доказательством того, что синьор Анджело родосский рыцарь, служит и тот факт, что в тексте он не обозначен слугой Венеции - просто синьор, и все. А вот следующий за ним синьор Монтано очень даже обозначен - "Синьор Монтано, ваш верный и доблестный слуга".
Стало быть, синьор Анджело явно не был верным и доблестным слугой Венеции, иначе бы о нем было сказано как-нибудь в том же роде. Но зато он был союзником. И срочная весть от него в пьесе вполне уместна, ведь исторические, реально существовавшие рыцари-госпитальеры хотя и не слишком рассчитывали на военную помощь Венеции, но все-таки не сбрасывали ее со счетов, потому и слали к ее берегам своих гонцов.
«…Почему же особенно негодует г. Шевырев на упоминовение имени Лермонтова вместе с именами некоторых наших писателей старой школы? – потому что Лермонтов рано умер, а те таки довольно пожили на свете и успели написать и напечатать все, что могли и хотели. Вот поистине странный критериум для измерения достоинства писателей относительно друг к другу!…».
С переводчиком Шекспира А. И. Кронебергом Белинского связывали дружеские отношения с конца 1830-х гг. В данной и в другой, более поздней рецензии, опубликованной в августе в «Литературной газете», Белинский входит в журнальную полемику, развернувшуюся вокруг перевода «Гамлета». Наиболее сильные ответные удары наносятся при этом по О. И. Сенковскому, автору рецензии на «Гамлета» в переводе Кронеберга в «Библиотеке для чтения», и по Н. А. Полевому, чей перевод «Гамлета» Белинский теперь подвергает жестокой критике.
«Что нужно человеку для того, чтоб писать стихи? – Чувство, мысли, образованность, вдохновение и т. д. Вот что ответят вам все на подобный вопрос. По нашему мнению, всего нужнее – поэтическое призвание, художнический талант. Это главное; все другое идет своим чередом уже за ним. Правда, на одном таланте в наше время недалеко уедешь; но дело в том, что без таланта нельзя и двинуться, нельзя сделать и шагу, и без него ровно ни к чему не служат поэту ни наука, ни образованность, ни симпатия с живыми интересами современной действительности, ни страстная натура, ни сильный характер…».
«…наша критика (если только она есть) не может назваться бедною, истощенною труженицей, сколько потому, что у нас мало деятельных писателей, столько и потому, что у наших писателей деятельность редко бывает признаком силы и разносторонности таланта, что, прочтя и оценя одно их произведение, можно не читать и не оценивать остальных, как бы много их ни было, в полной уверенности, что они пишут одно и то же, и всё так же. Нам кажется, что г. Тимофеев принадлежит к числу таких писателей. Чего не пишет он, каких стихотворений нет у него!.
Лет тому восемь назад представитель какого-то сибирского университета обратился ко мне с просьбой написать сочинение, наподобие тех, что пишут школьники. Мне предложили взять любое произведение из школьной программы и разобрать «образ» любого из персонажей. Предложение показалось интересным, и я согласился. Написал сочинение по роману Ивана Гончарова «Обломов» и даже получил за него какую-то денежку. Экземпляра сборника мне так и не прислали.И вот теперь нашёл я среди замшелых файлов этот текст и предлагаю вашему благосклонному вниманию.
«Он страдал от себя, болел собою. Его лирические строфы показывают, как ужас самопрезрения проникал в его душу, как изнывал писатель в неисцелимой тоске и, словно ребенок, ждал и жаждал спасения от матери, со стороны. «Выводи на дорогу тернистую!..» Но, разумеется, на тернистую дорогу не выводят, а выходят. И со стороны не могло явиться того, чего не было в сердце и воле самого поэта, так что до конца дней своих томился Некрасов от горькой неудовлетворенности, от того, что он не мог прямо и смело смотреть в глаза своей взыскательной совести и в жизненной вялой дремоте «заспал» свою душу…».