Отечественное порно - [16]
Я разделся, выключил свет и лёг в постель… Долго ворочался, переворачивался с боку на бок… И наконец уснул.
Под утро, в половину пятого, раздался телефонный звонок. Такие ранние звонки тоже звучат тревожно.
А может у меня просто нервы не в порядке? Ведь я был уверен, что это Гуляев, чего-ж волноваться? Но волнение было. Нет, не волнение даже, а именно тревога. И она усилилась, когда я услышал не Гуляева голос, а Трубецкого.
— Поручик? Я прошу прощения за столь ранний звонок. Просто… случилось ужасное…
— Что?
— Вы не приезжайте завтра на съёмку. Мы пока все съёмки отменили… Мы замораживаем наш проект… Дело в том, что наша актриса… В общем… Вчера вечером она покончила с собой.
— Кто?
Сердце замерло.
— Наташа.
И сердце заколотилось, как припадочное.
— Вскрыла вены. Но всё равно будет какое-то расследование. Мы не хотим, чтобы — не дай бог — вышли на нас. Лучшее что мы можем сейчас сделать — это залечь на дно и не высовываться.
— Почему она это сделала?
— Ну откуда мне знать. Глядя на неё я вообще не мог и предположить будто она склонна… к таким поступкам. Может рак или ещё что… Да и какая хрен разница, как говорил Бальзак. Самоубийство произошло, и абсолютно все причины знает лишь самоубийца. Ладно. Ещё раз простите за беспокойство. Будем держать связь.
Я положил трубку. Встал и начал бродить по комнате. Я не мог прийти в себя.
Невероятно, думал я. Этого просто не может быть. Почему?
На глаза попалась тетрадь. Я вспомнил как я радовался вчера, пока писал.
Я взял тетрадь в руки. Пролистнул… Рассказ больше не казался мне смешным и весёлым. Я вырвал исписанные страницы и разорвал их.
Невероятно. Невероятно. Она не могла этого сделать. Бред.
Я ходил по комнате и вспоминал наш последний разговор. Ничего. Ничего не говорило о том, что буквально через сутки эта спокойная, сильная женщина сведёт счёты с жизнью. Невероятно, — то и дело повторял я про себя. Ты не могла этого сделать. Наташа… Наташенька…
Прошло два дня. Н а похороны я не пошёл. Не чувствовал морального права. Но главная причина была в другом. Я… хандрил. Да так сильно, что в очередной раз вернувшись из магазина, я споткнулся и начал падать. Я мог бы удержаться, но для этого нужно было выпустить бутылку водки, а я напротив, поднял правую руку вверх, чтобы уберечь бутылку, а левой рукой я попытался упереться о стену, но рука соскользнула и я грохнулся на пол и падая, рассёк лоб о косяк двери. Крови было столько, что я удивляюсь, как я не сдох от её потери.
Кровь не текла, она хлестала. Меня это мало волновало. Я поднялся и побрёл на кухню. Взял стакан. Сел за стол. Открыл бутылку. Кровь струилась по лицу, я вытирал её тыльной стороной ладони. Я наполнил стакан до половины и поднёс его ко рту. Кровь полилась в стакан.
Кровавая Мэри, подумал я и выпил. Достал из кармана сигареты и зажигалку. Руки были липкими от крови. Я закурил и снова стёр кровь с лица.
Шли минуты. А может часы. Я курил, утирал лицо и пил. И вновь наливал, закуривал и утирал кровь…
Я очнулся, лежащим на полу. Я приподнялся. Сосредоточил взгляд на бутылке. В ней оставалось ещё грамм пятьдесят. Но пить сил уже не было. Не было сил и подняться. Мне хотелось уснуть, но я не мог позволить себе спать на полу.
Я ничтожество, сказал я себе. Я жалкий и слабый человек. Но спать на полу я не стану.
И я пополз. В комнату к дивану.
Ползи! Ползи, сволочь. Сдохни, но доползи до дивана!
Пару раз я терял сознание, но лишь только приходил в себя, я продолжал прерванный путь.
Когда цель была достигнута, когда мне удалось забраться на диван, я уснул.
Но сон не приносил успокоения. Во сне я был с Наташей, мы о чём-то беседовали — но всякий раз во сне я вдруг осознавал, что этого не может быть, потому что её в живых больше нет. Тогда она исчезала, а я искал её звал… И просыпался. Усилием воли я вновь заставлял себя уснуть, и во сне снова всё повторялось.
А потом я пришёл в себя окончательно. Я лежал с открытыми глазами и глядел в потолок. Так прошёл час. Второй. Третий… За окном начало светать. Я отвернулся к стене и закрыл глаза. Но я больше не спал. Я слышал каждый звук просыпающегося дома. Вот наверху кто-то что-то уронил. Вот кто-то прошёл по коридору… Захлопнулась дверь… Вот за стеной забубнил телевизор… А за окном закаркало вороньё…
Спать не хотелось… Пить не хотелось… Ни есть, ни курить — ничего не хотелось… Я был словно труп, которому ни холодно, ни жарко…
Зазвонил телефон.
Я нащупал одеяло и укрылся с головой.
Оставьте меня в покое. Не трогайте меня. Меня больше нет. Я не существую.
Телефон услышал меня и замолк.
Ближе к вечеру я поднялся. Сходил отлить. Выпил два сырых яйца. И снова улёгся. И уснул.
Мне ничего не снилось. Проснулся я ночью. Чувствовал себя хорошо.
Я принял душ. Переоделся во всё чистое. Отмыл от крови пол в прихожей и на кухне.
Включил комп. Вошёл в электронную почту. Всего одно письмо.
Письмо, которое не требовало ответа.
«Дорогой Лёня!
Зная твою сентиментальность, могу представить, как ты расклеился узнав о моей смерти. Напрасно. Мой поступок осознанный и даже меня мало волнует.
Представь, что жизнь это постоянные съёмки очень длинного сериала. Так вот мне что-то перестала нравиться моя роль. Да и зрители, кажется, далеко не в восторге. Я решила уйти.
Ярко, проникновенно, неожиданно, интересно. Алексей Курилко умеет разглядеть в глазах своих современников сокровенное и написать об этом.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.