От любви с ума не сходят - [26]

Она замучила уже всех: медсестер («Почему в отделении нет биде? Вот я лежала в четвертом управлении…»), Свету («Когда же будет гипноз? Галина Николаевна приказала…»), даже соседок по палате: когда она ложится отдыхать, то требует, чтобы все держались тише травы — ниже воды.

Но, глядя на ее холеную круглую физиономию и расплывшуюся на генеральских харчах фигуру (ей тридцать восемь, а выглядит настоящей теткой лет на пятьдесят), я вспоминаю молодую измученную женщину с тяжело больной дочкой, которую удалось на месяц положить в санаторий; мама, у которой никого больше нет, могла бы за это время передохнуть и хоть чуточку прийти в себя — но в стрессовый стационар ее не взяли, так как «мест нет и в ближайшее время не будет».

Какое совпадение! Смешно, но факт: мне дали пациентку — полковничью жену; муж ее служил в Германии, а сейчас его посылают куда-то в дальний гарнизон, куда верная супруга ехать не желает, а потому она «заболела» и осталась в Москве у родственников. Здесь тот же случай — в Германии она легко мирилась с мужем, который отнюдь не был половым гигантом, а когда его карьера подошла к концу и с него больше нечего поиметь, она рассуждает о сексуальной гармонии и дисгармонии и активно ищет себе новый вариант даже в стенах стационара.

Ага, вот еще про генеральшу Маргариту.

«21 ма (мая). Маргарита Б. сегодня на удивление тихая и даже какая-то пришибленная. Я уж испугалась было, что она заболела или ей надо снижать дозу лекарств. Но оказалось, что Света начала работать с ней — гипнозом, как и было приказано, — и первым делом внушила ей, что отныне она будет говорить тихим голосом, «а то этот командирский тон с визгливыми нотками мне надоел, только одну ее и слышишь». Мы долго смеялись; как ни странно, Маргарита, хоть и слегка пошатывается, но явно пребывает в кайфе. Иногда девушка Светочка мне нравится — но она, по-моему, не любит больных и исключительно цинична для своих двадцати пяти лет».

Мне девушка Света определенно нравилась; вот только как до нее добраться в ее Америках? А вот в следующих дневниковых записях речь идет еще об одном их общем пациенте.

«26 мая, воскресенье. Сегодня во время моего дежурства привезли интересного больного — молодого актера, который онемел (буквально потерял речь), когда жена ему сказала, что уходит. Виталия отправили сразу в неврологию, но, к чести невропатологов, они разобрались во всем быстро и тут же вызвали меня на консультацию. Я его перевела в стрессовое. Наши больные вертятся вокруг него с видом гостей на поминках; я сказала своему пациенту Мише, что нечего вести себя так, как будто Виталий смертельно болен, и что скоро он заговорит. Миша, по-моему, мне не поверил. Поручу его (Виталия) Светлане.

30 мая. Жена Виталия — актера с истерическим мутизмом — сидит возле него, как привязанная, кормит с ложечки. Я думаю, теперь она уже от него никуда не уйдет. Мы очень мило объясняемся с ним знаками.

4 вт. (июнь 1985). Виталий уже начинает говорить, но пока очень тихо. Жена его Ольга не сводит с него глаз — читает по губам. Она рассказала мне, что у Виталия постоянные интрижки с женщинами, а последняя по времени связь — с ее лучшей подругой — просто оказалась последней каплей. Но теперь она поняла, что муж действительно ее любит, и останется с ним на веки вечные. Боюсь, что ей в таком случае придется мириться с его бесконечными изменами…

Приходила юрист из роддома, умоляла посмотреть одну роженицу — комиссионно. Комиссию назначили на пятницу — а это значит, что я не смогу после дежурства уйти домой.

9 понед. (июнь 1985). Сегодня Косолапов, Сенина, психологиня Светочка, молодая врач-ординатор из психосоматики Аруся и я — это и была комиссия — смотрели Лейлу Б. из роддома. Предыстория такова. Лейла Б. из Самарканда приехала в Москву, где ее никто не знает, чтобы родить и тут же отдать ребенка на усыновление. В роддоме уже подыскали приемных родителей — татар, таких же смуглых, черненьких и узкоглазых, как и она сама. Но на усыновление отдают только детей психически здоровых матерей, а Лейлу «проконсультировал» наш Сучк. — и поставил ей диагноз «шизофрения»!

Только психически больная, заявил он акушерам, способна бросить своего ребенка. Но сотрудники роддома не сдались — как только И.М. ушел в отпуск, сразу же прибежали к нам.

Я никогда не видела более здоровой в психическом отношении личности, чем Лейла. Ее история: учеба далеко от дома, страстная обоюдная любовь, беременность, решение сохранить ребенка, потому что возлюбленный и слышать не желал об аборте («зачем это, мы ведь вот-вот поженимся!») — и, наконец, в последний момент — предательство («извини, но я подумал и решил, что мы не будем счастливы вместе») — грустна и банальна. Если бы она родилась и жила в России, никакой трагедии, наверное, и не было бы, но она узбечка — и нам бывает трудно понять их нравы. Родить без мужа означало для Лейлы не только покрыть позором себя и свою семью, но и навсегда лишить младших сестер — а их у нее пятеро — возможности выйти замуж: согласно их традициям, они уже заранее считались бы безнравственными и нечистыми. Менее здравомыслящая женщина на ее месте попыталась бы покончить с собой или, в крайнем случае, затеряться где-нибудь в Сибири, но Лейла, кстати, математик по образованию, нашла единственный выход, благодаря которому никто, кроме нее самой, не страдал — да и то ей должно было служить утешением то, что сын ее попал в очень достойную семью. И вот Сучк. одним взмахом пера в истории болезни перечеркнул все ее надежды! Более того, он разрушил все возведенные ею защитные бастионы: отказной ребенок, если его не усыновили, отправляется в детский дом по месту жительства матери и под ее фамилией!