Заполярье. Май 43-го. Лапландия[1].
Над бескрайним морем голубых тундр, что, перемежаясь с сопками, тянулись от скалистых фьордов Норвегии до побережья Кольского полуострова, стоял полярный день. В лучах немеркнущего солнца искрился еще не растаявший ноздреватый снег, зеленел ягель, блестели холодной водой небольшие озера, с которых доносились разноголосые крики вернувшихся с зимовки птиц.
На теплом шероховатом валуне дремал отощавший за зиму пестрый лемминг. Вдруг он насторожился, вскочил и нырнул в щель, оставив уютное место.
Из-за ближней сопки появились два человека. Они едва передвигались и, подойдя к камню, устало сели на него.
Оба путника выглядели изможденными, с заросшими щетиной лицами. На одном — высокого роста и с широкими плечами, были лопарский колпак, выцветший солдатский ватник, драные бриджи и размокшие от воды пьексы.
На втором, коренастом и непрерывно кашлявшем, видавшие виды черные матросская шапка и бушлат, рваная на коленях роба, а на ногах кирзовые ботинки.
В руках высокий держал финский автомат «суоми», а на поясе коренастого висел нож пуукко. За плечами обоих серели тощие котомки.
На путников тут же навалилась дрема, и они начали клевать носом.
Однако через минуту высокий размежил веки и толкнул напарника локтем:
— Не спи, Сашок, замерзнешь.
— А, чего?! — испуганно вздрогнул тот, вертя головой на худой шее.
— Не спи, говорю, идти надо.
Они встали и побрели дальше. Над головой серебрилось небо, в глазах плыли надоевший пейзаж и незакатное светило.
Примерно через километр тот, которого назвали Саней, упал лицом в мох и снова зашелся кашлем.
Высокий, вздохнув, опустился на корточки рядом.
— Давай вставай, вот эту марь пройдем и отдохнем, — потряс за костлявое плечо спутника.
Тот с трудом поднялся, напарник обхватил его за торс и, спотыкаясь, потащил дальше.
У относительно сухого склона сопки оба, повалившись под чахлую березку, уснули.
Когда открыли глаза, солнце все так же сияло в бледном небе.
— Тим, а сейчас день или ночь? — невнятно прошептал Сашка.
— Я и сам не знаю, все в башке перепуталось от голода, надо пошамать.
— Надо.
Тим, так звали высокого, приподнялся, стянул с плеч котомку и достал оттуда вяленый кусок мяса, вкусно пахнувший дымком и жизнью. Затем финкой разрезал его и большую часть отдал другу.
— Отдыхай пока, а я схожу туда, — кивнул на синеющее неподалеку окаймленное редким кустарником озеро. — Может, какую птицу подстрелю или на худой конец зверушку.
— Это последний патрон? — прошептал обметанными жаром губами Сашка.
— Как и мясо, что дали лопари, больше ничего нету.
Тим встал, щелкнул затвором автомата и ушел к озеру. Через несколько минут оттуда донесся выстрел, и над сопкой, рассекая воздух, пронеслась стайка птиц. А чуть позже вернулся Тим, в сердцах швырнувший оружие на землю.
— Все, кончился наш «суоми».
— А птица?
— Не попал, руки дрожат. Но ты не дрейфь, через неделю-другую они яйца класть станут, тогда заживем. А пока ягель жрать будем, прошлогоднюю морошку и кору с деревьев. Все равно к своим выйдем.
Неделю назад оба бежали из финского лагеря на побережье Ботнического залива, где строили укрепрайон, в числе еще нескольких сотен пленных.
Тем ранним утром их вывели на работу, а потом началась бомбежка.
Советские штурмовики накрыли бомбовым ударом расположенную рядом железнодорожную станцию, а заодно строящийся неподалеку объект, окруженный с четырех сторон вышками с пулеметами и колючей проволокой.
Охрана в панике метнулась в бетонные укрытия, пленные тоже стали прятаться кто куда, и в серии очередных разрывов Тим увидел, как одним снесло ближайшую к нему вышку вместе с лезущим вниз, вопившим шюцкоровцем.
Перескочив воронку, пленный рванул сквозь дым и свист осколков в образовавший проход, дернул на ходу из руки убитого солдата автомат и, пригнувшись, рванул к ближнему леску за укрепрайоном.
Когда вломился туда, оглянулся: сзади, метрах в тридцати, бежал один из пленных, в черном бушлате, а за ним, настигая, двое в коричневых мундирах и с винтовками.
— Ложись! — передернул затвор Тим (беглец тут же упал), затем дважды рыкнул автомат, скосив набегавших финнов.
— Ходу! — снова заорал старшина и припустил вперед, парень за ним, хрипя и шатаясь.
Лес вскоре кончился, за ним открылось болото, которое беглецы преодолели вброд.
Налет между тем прекратился, в небе затихал далекий гул, сзади поднимался густой дым и слышались глухие взрывы.
— Теперь им не до нас, — утер пот с лица старшина.
— Ага, — просипел парень в бушлате.
— Ну, все, потопали дальше, браток, — вскинул «суоми» на плечо Тим, — нужно уйти как можно дальше.
К началу вторых суток, двигаясь строго на восток и обходя мари, вышли на стоянку саамов.
Те накормили беглецов, и они уснули на шкурах в одном из чумов.
На следующий день самый старый, знавший русский, сообщил, что к ним наезжают финны с немцами за свежим мясом, после чего беглецы решили сразу же уходить, поблагодарив хозяев за гостеприимство. На прощание те выделили им в дорогу немного из своих запасов.
— Зря мы все-таки не остались у лопарей, — грустно сказал Сашка. — Отдохнули бы чуток, набрались сил — и дальше.