Моей маме и моей крестной посвящается
«…я вдруг испытал ощущение, что моя
убогая жизнь и царства истины вовсе
не так уж удалены друг от друга, как
мне казалось, и что в некоторых
пунктах они даже соприкасаются»
М. Пруст, «По направлению к Свану»
«…и так уж повелось,
что время не найдет никак
того, кто в суть вещей, Всеблаг,
врос до корней волос».
Р. М. Рильке, «Часослов»
Часть Первая. Bio Dio
Уже давно ему не было так хорошо. Трава в папиросе была зеленая, с белыми вкраплениями молекул куриного помета. «В курятнике хранили, наркодилеры хреновы», – забивая остатки анаши во вторую «Беломорину», беззлобно подумал Яс.
«Неужели, чтобы вернуться в детские воспоминания, в наше время одного долгого взгляда на вечерний горизонт недостаточно? «Допинг-допинг» вместо «money-money» – вот что должна была бы петь «АBBA» образца две тысячи тринадцатого. Кто, интересно, из нынешних тридцатилетних сейчас собирает стадионы вообще?» – Смотря сквозь плотный конопляный дым поверх серых Алма-атинских зимних крыш на узкую полоску заката, Яс вдруг вспомнил, как, впервые подростком пошел абсолютно один, без друзей и родителей, в горы. Не такие уж это были и горы – он просто сел на автобус, а потом пешком стал спускаться с катка Медео, местной достопримечательности и гордости, построенном в одноименном ущелье в десяти километрах от города, по дороге, ведущей от плотины вниз.
Прикрыв глаза, он вновь увидел этот высохший однолетник на обочине в снегу похожий на зонтик, с которого зимнее время почти полностью содрало всю ткань, и от зонтика остался только один остов тонких спиц. Однолетник торчал из февральского снега, как покосившийся православный деревянный крест на безымянном захоронении, бессмысленный и никому уже не нужный, но священный. Яс вспомнил еще запах, этот запах февральских безлюдных гор. Напоминающий кисловатый запах хорошо проветренной комнаты, где минут пятнадцать назад юная совсем молодежь занималась любовью, только в десять тысяч раз более индифферентный, потому что мороз выжег оттенки. Запах сухой целлюлозы в снежном безвременье, бывшей недавно зеленой жизнью. Дорогу от Медео до города он знал наизусть, с тех пор, как давным-давно пошел по ней школьником с родителями. Очень широкая, с идеально ровным асфальтом, отороченная по обеим сторонам гигантскими темными тянь-шаньскими елями в верхней своей части, и приходящими им на смену кудрявыми урючинами и яблонями по мере спуска к городу. Когда наступала осень, они зажигались на склонах огромными бронзовыми кострами, а весной во время цветения покрывали предгорья густой и пышной розовой пеной. По всей длине дороги то справа от нее, то слева вилась, как водяной хрустальный удав, буйная, очень широкая для горной речки, совсем не маленькая, Малая Алма-Атинка, душистая от тысяч горных трав, стремящихся окунуться в ее прозрачно-белые воды. Даже по мировым меркам того времени дорога и ледовый каток на Медео были что надо, а для Казахстана – и вовсе уникальными.
Построил все это, точнее, вдохновил народ и партию на строительство Димаш Кунаев, еще при жизни ставший национальным героем. Кунаев к тому времени правил республикой в мире и согласии уже многие годы, на протяжении всей брежневской эпохи, и в момент строительства катка авторитет его и любовь к нему казахстанцев были огромными. Да и для Леонида Ильича Кунаев был особенным Первым Секретарем республиканского ЦК. Деньги на дорогу и каток дал именно Брежнев, ибо в бюджете республики на такую масштабную стройку денег не было. Брежнев вообще никогда не скупился для Кунаева на средства, так как, во-первых, он видел, что деньги тот тратит с умом, вкусом и рачительностью, а во-вторых, по-человечески приятны были ему эти снежные вершины на подлете к городу, за который он и сам отвечал в конце пятидесятых перед своим переводом в Москву. Во время визитов Леонида Ильича в Алма-Ату Димаш встречал его с неизменной искренней широкой улыбкой у трапа. Такую улыбку невозможно сымитировать, она бывает только от сердца. А в его резиденции в предгорьях, где Брежнев всегда останавливался, были настоящие райские кущи, полные фазанов и кекликов. Красивые птицы не любят селиться рядом с тяжелыми людьми.
Плотину и дорогу начали строить руками советских военных спецов, летом семьдесят второго, аккурат за год до рождения Яса. Плотина защищала Алма-Ату от селевых паводков, но не таков был Кунаев, чтобы ограничиться одной только защитой, не привнеся в нее красоты. Так на тысяче семистах метров над уровнем моря и появился каток, ставший впоследствии визитной карточкой Алма-Аты. Вид гигантской плотины, прикрывавшей с юга хрупкую с этой высоты Алма-Ату дополнял фантастический овал современного катка у ее подножия. С этого времени горы Алатау уже не угрожали городу своими огромными каменными замками, плотина обезоружила их, оставив при этом городу всю их красоту. Она полностью перекрыла огромное ущелье и получилась такой массивной, что с ее высоты тысячи тонн бетона и гранита катка «Медео», способного вместить в себя более десяти тысяч гостей, казались детской игрушкой размером с блюдечко.
