Оскар для Моти - [5]

ЩЕГЛОВА (прочитав). Подлог!

ОСКАР. Родная дочь — подлог?

ЩЕГЛОВА. Чушь. Всё чушь. Бред. Разве можно выдумать такое?

ОСКАР (сбросив одеяло). Всё мой мозг! Схожу на кухню, займусь организацией настоящего застолья, так несолидно. Назови шантажом, обзови рэкетом, именуй помешательством, нареки отчаянием, всё правда, да жрать охота. Наговоримся ещё о музыке, нашей божественной объединительной составляющей. Тебе чужих денег жалко на бедность коллеге? Только не говори, что руководитель финансовой корпорации ничего не решает, а денежные потоки регулирует закулисный дяденька. Жди, я скоренько. Наобщаемся по полной программе. Я скучала по тебе, Ира-Рая-Ида, так скучала! Факты на столе. Я на кухне. (Уходит.)

ЩЕГЛОВА. Просила статуей по башке, получишь, зараза! (Взяв статуэтку.) Оскар для Моти. (Уходит в кухню.)

Там же, те же, чуть погодя. Оскар и Щеглова стоят у стола, с рюмками.

ОСКАР. Кирнём?

ЩЕГЛОВА. Плещи.

ОСКАР (не отрывая взгляда от Щегловой, наливает). Отчаянная ты. Как таких ставят на финансы? Ума нет, одни фантазии. Отдышалась? Прибила бы человека насмерть, да что человека, женщину! Всё, забыли. Лабух лабуху глаз не выклюет. Пей. (Выпивает.) Ура. Извини, не чокнулась.

ЩЕГЛОВА. Чокнулась, чокнутая. Будем здоровы. (Выпивает.) Дрянь.

ОСКАР. Всегда здоровы.

ЩЕГЛОВА. Я действительно не в силах оплатить ваш проект, мне хватает средств на существование, на благотворительность денег нет.

ОСКАР. Что ж теперь из-за нехватки средств людей убивать? И музыка моя бездарна?

ЩЕГЛОВА. Предприятие, где я служу, не моё приватное дело.

ОСКАР. Зачем так активно переживать. Вино классное?

ЩЕГЛОВА. О, да, исключительное вино!

ОСКАР. Пойло — что, как тебе берло?

ЩЕГЛОВА. Берло? Ах, еда! Берляется исключительно. Забыла музыкальную феню.

ОСКАР. Предположим, никто ничего не узнал, хотя мне, если откровенно, страстно хочется вытащить тебя на авансцену и оглядеть в свете софитов, под объективами теле- и фотокамер. Допустим, я смолчала, и никто не в курсе. Но как быть с сокровенным? С душевным нутром быть, как? Она живая, душа!

ЩЕГЛОВА. Да — да, исключительная душа.

ОСКАР. Ты меня слышишь, видишь, обоняешь?

ЩЕГЛОВА. Я вся ещё на кухонном полу, изваляла меня всю.

ОСКАР. Отдадим должное Василию, он снисходителен к домохозяйским навыкам Юлиньки. Ваша старшая дочь, Ираида Фроловна, изрядная неумёха, не любит делать уборку в квартире, даже полы подмести лень.

ЩЕГЛОВА. Закавыка в коже! Ничего не могу с собой поделать, с ума схожу по мальчишечьей коже. Пусть трижды урод, семижды не в моём вкусе, десятижды дрянь, всё искупает свежесть кожи! На вашем сыне она исключительная, подобная свежесть по нынешним временам редкость, прежде молодые люди не так истрёпывались. Как почую свежесть, так и манит потрогать, погладить, поцеловать… и жаждется вдохнуть её в себя до клочочка, вобрать, заглотить. Когда наступает «после», вновь хочется жить, ощущаешь себя юной оптимисткой, счастья выше крыши. Что можно объяснить тебе, Оскар, досиживающей свой век в собственной дряблости, как в старом кресле. Нищета, ты не можешь купить счастье. Зачем жила? Зачем живёшь? Зачем станешь жить? Я отказываюсь вести бесовские беседы о смысле жизни и прочей моральной шелухе. Ты меня погубишь? Ты дочь мою погубишь, её любовь, его. Больно они молоды! Отступись, как я, их жизнь — их дело. Я обещала не разыскивать Юлию, я даже не видела ни разу её избранника, знаю только его имя. Они сами решились на столь раннюю, самостоятельную судьбу. Лихие ребята, который месяц держатся! Примите деньги, Луиза Яковлевна, оставьте философию и обсудим сумму, которую я могла бы вам преподнести впоследствии. Что вы, неудачники, всё во мстители норовите, как будто есть кто-то, кроме вас самих, виновный в вашей не сложившейся судьбе? Зачем вам всё чешется саблями помахать, не намахались, махуны? Оскар! Хватит, живём не в кино. Не моя вина, по судебному ли приговору, или по собственной воле вламывала ты на лесоповале и прочих физиологических разработках. Вот квартира, она твой заработок за прошедшую, как у всех, молодость, живи здесь, я сполна проплачу квартплату на несколько лет вперёд, как если бы сама снимала хату, в благодарность за памятную ночь с твоим отпрыском. Потрошить незнакомого человека, Луиза, есть радость горемыки. Только напрасно, матушка, склонила ты его к безнравственному поступку. Это не бизнес, милочка, это злодейство. Я прощу, он не простит, так и знай.

ОСКАР. Сто баксов твоих сдуло сквозняком в пыль, то ты их туда запхнула, походя. (Выгребает ногой купюру из угла, попинывая.)

ЩЕГЛОВА. Они — твои, подними, и не будут валяться, просто всё в мире.

ОСКАР («футболя» купюру к балкону). В мире музыки? Я нищета, Щеглова, верно, но денег таких я не приму. Согласитесь, нельзя оставлять умного, мыслящего человека в покое, наедине с его размышлениями. Меня следовало бы занять чем-либо стоящим: базарной суетой, тюремным сроком. Но ни в коем случае нельзя было открывать горизонт, нельзя было позволить даже хоть на один день оказаться столь высоко над землёй, в двенадцатом этаже! Глянь с балкона и ты поймёшь, как непросто оставаться бараном, точнее говоря: баранессой, наблюдая мир из двенадцатого этажа, с самого верхнего этажа в городе. Я открою тебе балкон?