Опровержение - [15]
6
Выскочила на улицу, еле дух перевожу, и тут я в первый раз за все это время вспомнила: меня же там, в общежитии, Алька с Робином дожидаются, волнуются в полной неизвестности! И бегом к автобусной остановке, а где она в этом незнакомом мне микрорайоне?.. Ищи-свищи.
Но тут как раз из-за поворота вылетает такси, и я сразу, без участия головного мозга, выскакиваю на мостовую, чуть под колеса не угодила, семафорю, такси затормозило, остановилось. Только гляжу: там на заднем сиденье двое уже сидят, он и она. Но шеф перегнулся, открыл переднюю дверцу:
— Вам куда?
— На текстильный, — говорю, — комбинат, но вы-то все равно заняты…
— А им по дороге, небольшой крюк сделаем, если не торопишься, — перешел он на «ты», разглядел, видать, с кем имеет дело. И обернулся к тем двоим, на заднем сиденье: — Не возражаете?
А те сидят оба хмурые какие-то, нахохленные, злые. Мужчина или, точнее, парень лет двадцати, не больше, только плечами пожал: мол, давайте. Но я на них — ноль внимания, даже не обернулась. Уселась мигом на переднее сиденье, дверку захлопнула, поехали.
А шеф их через плечо спрашивает:
— Куда точно-то на улице Маяковского?
Парень хриплый оказался, будто сильно простуженный — в этакую-то жарищу!
— Народный суд, — выдавил из себя, — знаете, Красноармейского района?
— Таксисты все знают, — бодренько отвечает шеф.
А меня, как я в машину села, укачивать стало — это у меня с детства осталось, — вздремну, думаю, пока крюк будем делать, даже глаза закрыла.
— Кого судят-то? — сквозь туман слышу вопрос таксиста.
Молчат, только сопят уныло.
— Свидетелями, что ли, вызвали?
Она небрежненько так ответила:
— А мы разводимся, только и всего.
Шофер дотошный попался, любознательный:
— Давно поженились?
Они молчат, не идут на сближение.
— Характерами не сошлись, так?..
Тут она надменно так и гордо ответила, будто он ей приятное сказал:
— Это уж точно.
А он, муж-то разводящийся, вдруг как вскипит:
— Не ваше дело! Можно без вопросов?
Шеф только пожал плечами, сплюнул в боковое окошко:
— Мне-то что? Женись, разводись, хоть в речку вниз головой, вольному воля!
И умолкли все, едем все напряженные, недоброжелательные.
И тут я глаза приоткрыла и увидела их в зеркальце, разводящихся, на заднем сиденье, и мелькнуло у меня в голове, будто я их откуда-то знаю, где-то видала, но где именно — никак не вспомню.
И опять глаза закрыла — мне-то что до посторонних дел, подумаешь, невидаль!
А думать про себя, строго говоря, все же думаю: как же это, думаю, получается вообще? Где же это у них вышла осечка — когда надумали жениться или сейчас, когда разводятся бесповоротно?.. И теперь для них как сон, который ночью приснился, а утром его уже невозможно вспомнить — и любовь, и свадьба, и Дворец бракосочетаний, и такси с обручальными кольцами на дверцах и белой лентой на антенне, и шампанское, и «горько», и все, все, все…
А сама уже — ну, день такой несуразный выдался, прямо киносеанс удлиненный!.. — а сама уже как бы опять сон очередной смотрю.
И вижу я, будто это не она, разводящаяся, а я — невеста в белом платье капроновом на розовом шелковом чехле и в фате развевающейся, будто это я сижу в свадебном такси, и такси полно цветов, и веселый их запах вслед за машиной тоже легкой фатой тянется, а рядом со мной сидит муж мой или пока, строго говоря, жених с невообразимым букетом розовых гвоздик в руке, и гвоздики прячут от меня его лицо, я только вижу его руку, как она нежно держит мою, а на пальцах у нас, на безымянных, обручальные кольца на солнце посверкивают, а он мою руку легонько сжимает и тянется ко мне поцеловаться, и гвоздики от лица убрал, совсем уже наклонился ко мне, и я его наконец-то увидела и узнала… Ну, конечно же, Гошка это опять, кому же еще быть, кто еще такой есть на свете нахальный, кроме него, чтоб всякий раз в моих личных снах без спроса участвовать!..
Но тут я вернулась в окружающую действительность, потому что вдруг вспомнила, кто они, разводящиеся-то, и откуда я их знаю: с нашего они комбината, вот откуда. Только с шелкомотальной фабрики, она вроде филиала у нас числится и в другом месте находится, у них там своя комсомольская организация отдельная, и поэтому я с ними только на общекомбинатских вечерах или других мероприятиях массовых могла встречаться. Как звать, строго говоря, не знаю, а в лицо вспомнила, точно!.. Хоть они-то меня навряд ли признали.
Но оттого, что я их вспомнила, мне не легче стало, а даже наоборот.
— Что ж это такое? — мучаюсь вопросом. — Что ж это такое? Куда же это она подевалась, строго говоря, любовь? Ведь любили же друг дружку, если поженились? А куда ж она подевалась?.. Корова языком слизала? И вообще — куда она уходит, любовь-то?.. Кто виноватый?.. Была любовь и вся вышла? Зачем же тогда весь этот огород городили — с поцелуями, со свиданками в парке культуры на танцверанде, с нежностями разными?..
— А вы кто такая? — вдруг слышу сквозь свои тревожные мысли голос мужа разводящегося. — Вас не касается!
Оказывается, я мысли эти не во сне, а вполне наяву и даже вслух высказывала!
— Знаешь их, что ли? — с удивлением спрашивает меня таксист. — Ты кем им доводишься?..
Пьеса Ю. Эдлиса «Прощальные гастроли» о судьбе актрис, в чем-то схожая с их собственной, оказалась близка во многих ипостасях. Они совпадают с героинями, достойно проживающими несправедливость творческой жизни. Персонажи Ю. Эдлиса наивны, трогательны, порой смешны, их погруженность в мир театра — закулисье, быт, творчество, их разговоры о том, что состоялось и чего уже никогда не будет, вызывают улыбку с привкусом сострадания.
При всем различии сюжетов, персонажей, среды, стилистики романы «Антракт», «Поминки» и повести «Жизнеописание» и «Шаталó» в известном смысле представляют собою повествование, объединенное неким «единством места, времени и действия»: их общая задача — исследование судеб поколения, чья молодость пришлась на шестидесятые годы, оставившие глубокий след в недавней истории нашей страны.
«Любовь и власть — несовместимы». Трагедия Клеопатры — трагедия женщины и царицы. Женщина может беззаветно любить, а царица должна делать выбор. Никто кроме нее не знает, каково это любить Цезаря. Его давно нет в живых, но каждую ночь он мучает Клеопатру, являясь из Того мира. А может, она сама зовет его призрак? Марк Антоний далеко не Цезарь, совсем не стратег. Царица пытается возвысить Антония до Гая Юлия… Но что она получит? Какая роль отведена Антонию — жалкого подобия Цезаря? Освободителя женской души? Или единственного победителя Цезаря в Вечности?
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.