Опровержение - [14]

— Би-бо-бо?! Игрушкой оправдываешься? А с восьми утра где болтался — молчишь? А я с Вовкой на руках целый день тебя дожидайся, сердце разрывается. Молчишь, да? Совести хватает?

А он все духи ей под нос сует:

— «Ландыш серебристый»… сама говорила — твои любимые…

Ну, тут и «Ландыш» — вслед за Петрушкой, одна судьба, только комната вся вдруг и вправду ландышем весенним тоненько запахла.

А я молчу, мне-то, строго говоря, вмешиваться неловко.

И Вовка молчит, пузыри пускает у мамки на руках: его это тоже пока не касается.

— А я волнуйся, в окошко в беспамятстве гляди, да? — не унимается Татьяна Трофимовна. — А от тебя белой головкой с утра пораньше несет, да?

А он только улыбочкой бодренькой защищается:

— Так премия же, Тань, премия! От БРИЗа! Я ж на радостях, честное слово!..

Но она уже, не тронь — обожжешься, до чего распалилась.

— Премия! Провались она пропадом, гори она огнем, твоя премия вместе с фрезой! Одно новаторство на уме, а жена, дети — пропадай без вести?!

А он передо мной вздумал извиняться за этот концерт с доставкой на дом:

— Это она так… не обращай внимания, она отходчивая, покричит, покричит и отойдет… она же добрая, сам видишь!..

Тут-то она совсем зашлась:

— То-то и горе, что добрая! Отходчивая!.. А как у меня от нервов молоко пропадет, ты, что ли, дите будешь кормить грудью, да? Вот помяни мое слово!.. На кого я ребенка оставлю — в магазин сбегать? Вот! — Она распахнула с треском холодильник. — Пустота одна!

Вовка ей мешал свободно действовать, она его мне не глядя сунула:

— Подержи!

И наступает, наступает на него, а он пятится, пятится, стараясь всю эту музыку на шутку перевести:

— Ну, чего, чего ты! Я сбегаю сейчас, ну, сбегаю, куплю… вон деньжищ сколько за фрезу отвалили!.. — и махает перед ней своими красненькими.

А она, Татьяна-то, как увидела эти самые дензнаки, так и вовсе потеряла контроль над собой:

— Деньгами откупаешься?! Да мне твои деньги — хоть в огонь кинь! Мне от тебя не премия, мне совесть твоя нужна! Вот возьму сейчас твои красненькие и за окошко!

А женщина она, по всему видать, серьезная, того гляди, и вправду за окошко выбросит.

Тут я вдруг почувствовала на себе что-то тепленькое и мокренькое, глянула — приперло Вовке, не утерпел.

И так мне вдруг обидно стало и за новатора этого самого затюканного, и за Татьяну его взрывоопасную, и за Вовку, и за техасы свои подмоченные, что я и сама пошла орать:

— Ну что ты к нему привязалась, липучка?! Ну, выпил человек на радостях, так ведь за дело! И выпил-то для порядка больше! Премию не каждый день дают! Вот «Ландыш» тебе притащил, чтоб тебе же потрафить!.. Он же фрезу придумал! Новатор он, строго говоря, талант, такие на улице не валяются, нагнись, подбери! А ты на него шипишь, как сало на сковородке! Еще очень может быть такой вариант: эту вашу улицу его именем когда-нибудь назовут, а на доме доска мраморная: «Здесь жил и умер…» Ты пойми это, пока не поздно!

А он вдруг напыжился так и скосил на меня глаз:

— Ты вот что, ты меня хоронить не торопись под музыку. Я еще пока БРИЗу нужен!.. Мал еще, пацан-недоросток!

Тут она и вовсе глазищи свои васильковые выкатила:

— Ты что это, Федечка?! Так уж от премии голова у тебя кругом пошла, что девушку от парня отличить не можешь?

А он, от удивления и неожиданности, уперся в меня взглядом и не мигает.

— Девушка?.. — поразился он этой новости и вдруг заулыбался во весь рот: — И правда девка!..

А она, Татьяна-то, тут и вовсе лицо потеряла:

— Мало того, что ты до такой степени совести лишился, что при мне, при живой жене, посмел первую встречную в мой дом привести, — ты ее еще под пацана маскируешь, дурочку из меня строишь!

— Да откуда ж я знал? — защищается он из последних сил. — Кто ж их теперь разберет — штаны и штаны, да еще на молнии… Я что, в рентген на нее глядел?

Ну, тут уж он лично меня задел, а я сдачу принципиально даю, не отходя от кассы.

— Тряпка ты! — кричу я ему, хорошо еще, руки Вовкой заняты. — Би-бо-бошка ты подкаблучная, вот ты кто!..

Тут и он к точке кипения стал приближаться.

Только в этом самом месте Вовка у меня на руках как заорет (дело свое справил, отчего бы ему и не поорать налегке?) — он в их семейке и вправду оказался самый голосистый, прямо-таки чемпион.

Так и орем друг на дружку в четыре голоса, только что орем — нам самим не слыхать, потому что Вовка всех перекрывает, ну прямо немое кино: руками машем, рты разеваем, а что про что — только догадываться приходится.

И тут он меня, новатор-то охрипший, берет за плечи и толкает к двери вместе с Вовкой, а Вовка уже на басы перешел, а я не догадайся его отдать папаше с мамашей беспамятным, и опомнились мы с ним за дверью, на площадке, только и услышали, как английский замок за нами защелкнулся.

Я и тут, в сердцах-то, насчет Вовки, строго говоря, не сообразила. Только в этот момент они, новатор-то со своей Татьяной пороховой, опомнились, выскочили из квартиры, орут дикими голосами:

— Вова! Вовочка! Родненький!..

— Отдай сына! — Это он, папаша, стало быть, паникует. — Сына отдай, тебе говорят!..

А Вовка у меня на руках такие арии выделывает, просто на удивление.

Ну, я от греха подальше, сунула Вовку ихнего драгоценного им в руки, а сама промеж них на третьей космической вниз по ступенькам (с девятого-то этажа на первый!) — и ракетой на улицу. Только они меня догонять не стали, не до меня им, строго говоря, им бы с Вовкой только управиться.