Опровержение - [12]

Шрифт
Интервал

— Пойми, Тонечка, — ласковым голоском просит Татьяна Алексеевна, — мы же просто должны быть в курсе…

— А направление дадите? — спрашиваю я Ивана Макаровича.

— Какое направление? — не понимает он.

— В детсадик. — И совсем уже осмелев: — С завтрашнего числа. Завтра двадцать девятое, — уточняю для верности.

— Что у нас в детском саду делается, Муза Андреевна? — оборачивается он к Неходько, но, не дождавшись ответа, махнул рукой: — A-а… одним Робертом больше, одним меньше… — И, нахмурившись, пошел к столу.

— Как все-таки фамилия матери? — как бы извиняясь, спрашивает Муза Андреевна. — В направлении надо же фамилию указать.

— Не надо! — бросает ей Иван Макарович, а сам уже строчит на фирменном бланке направление.

— Не бойтесь, — говорю я ей смело, — не бойтесь, Муза Андреевна. Хороший человек и на производстве, и в личной жизни. И даже на доске Почета висит… а если вам так уж надо — кто, могу сказать, не секрет…

Но тут Иван Макарович меня перебивает, протягивает через стол бумажку:

— Бери. И коменданту скажи: пусть сколько надо живет твой Робик в общежитии. Все. Иди.

Я бумажку схватила, кинулась вон, даже поблагодарить не догадалась.

Вот такой вариант.

Вылетела я опрометью из кабинета, бегу со всех ног домой, той же дорогой, только опять, строго говоря, в обратном направлении. Бумажку с директорской подписью я догадалась в техасы спрятать: сбоку, над самой коленкой, тайный кармашек имеется.

Бегу, вспоминаю, что я со вчерашнего вечера не евши, но голод радостью за Альку и ее Робика заглушаю. И тут — не в первый уже раз за этот день! — на бегу, на всем лету опять сон полнометражный вижу: будто не бегу я, а той же дорогой, медленно и чинно, в платье солидном — в смысле расцветки и фасона — шагаю и качу перед собой колясочку, а колясочка двухместная и в ней близняшек двое, и у обоих мой нос неправильной формы, точно к стеклу приплюснутый, и мои веснушки во всю рожицу, а двое других — надо же, четверых, как минимум, народила и не заметила! — а двое других, побольше, величиною с Алькиного Робика, идут рядышком и ручками за мамкин подол держатся, а сами в матросках синеньких и в белых, без пятнышка, гольфиках с помпончиками сбоку, а пятого — нет, надо же, не четверо — пятеро их уже у меня!.. а пятого держит на руках бережно так и аккуратненько муж мой, супруг, а ихний, строго говоря, отец, только я лица его не вижу пока, оно от меня закрыто головкой младшенького моего. И тут я свободной рукой беру своего законного под локоть — ну, сон, я уже упоминала, какие могут быть подозрения? — и поворачиваюсь к нему с улыбкой, и он тоже ко мне оборачивается, и он — Гошка.

— Семен, — говорит он тихо и ласково, — Семен…

Тут сон мой как рукой сняло, а Гошка-то и на самом деле рядом вышагивает.

— Семен, а Семен… — говорит он мне негромко.

Но я вдруг вспоминаю, что он только что мне во сне являлся в образе моего якобы супруга, да еще, сверх всего, что его там, в директорском кабинете, за отца нашего Робика приняли, да так его неожиданно шугану:

— Чтоб ты мне больше не попадался! Чтоб не смел! У-у!.. Небоскреб американский!.. — и бегу от него, хотя в чем он передо мной, строго говоря, виноват?

А он рядом со мной молча идет, и мне опять его жалко стало, но я не поддаюсь своему чувству, напротив даже — еще больше на него, на Гошку, негодую.

А мы как раз уже у автобусной остановки находимся.

— Семен… — говорит он мягко, — ты что, из-за этой статьи? Мне девочки только что рассказали… Так я ведь по правде все корреспонденту рассказал… А если что не так…

И тут я опять про статью эту разнесчастную вспомнила и про то, что опровержение собиралась в редакцию давать.

— Подумаешь — статья! — отвечаю ему упрямо. — Тем более, я опровержение даю!..

— Какое опровержение? — не понимает он.

И тут, как на зло, к остановке подкатывает автобус, «двойка», и прямо передо мной дверки открывает.

Я и вскочила внутрь. А чего мне в этой ситуации оставалось делать?

И автобус трогается.

— Семен!.. — кричит Гошка в испуге. — Семен, ты куда?

А я успела ему ответить в разбитое окошко в дверях:

— Где тебя не видали… Каланча пожарная!.. — и уехала вместе с автобусом в неизвестном направлении.

5

Еду, теперь уж от этого варианта никуда не денешься. Прошла вперед (билетов я, строго говоря, принципиально не покупаю, тем более на эти автоматы пятаков не напасешься), села справа по ходу автобуса, плюхнулась на сиденье, даже не поглядела, кто рядом, у окошка, только догадалась — мужчина, когда он мне в ухо спиртным каким-то запахом весело дохнул:

— Попутчики, значит, парень? Хо-ро-шо!..

Ну вот, и этот меня тоже за парня принял, ну и денек сегодня выдался, надо же! Все Алька, она придумала мне этот дурацкий стиль — гамен мальчиковый!..

Тут я покосилась на веселенького своего соседа, а он весь в покупках: в свертках, в коробках, в кулечках, — отоварился небось на всю получку.

— Новосел? — спрашиваю вежливо, но с сочувствием.

— Новосел?.. — удивился он. — Это почему же?

— Напокупали вон для дома, для семьи.

— Какой я новосел! — обиделся он. — Просто веселый я. Веселый я парень, верно? — И вдруг запел на весь автобус: — «Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я…» — И опять с обидой: — Не новосел, новатор я, голова!..


Еще от автора Юлиу Филиппович Эдлис
Графиня Чижик

Рассказы из журнала «Новый Мир» №11, 1996.


Прощальные гастроли

Пьеса Ю. Эдлиса «Прощальные гастроли» о судьбе актрис, в чем-то схожая с их собственной, оказалась близка во многих ипостасях. Они совпадают с героинями, достойно проживающими несправедливость творческой жизни. Персонажи Ю. Эдлиса наивны, трогательны, порой смешны, их погруженность в мир театра — закулисье, быт, творчество, их разговоры о том, что состоялось и чего уже никогда не будет, вызывают улыбку с привкусом сострадания.


Антракт ; Поминки ; Жизнеописание ; Шатало

При всем различии сюжетов, персонажей, среды, стилистики романы «Антракт», «Поминки» и повести «Жизнеописание» и «Шаталó» в известном смысле представляют собою повествование, объединенное неким «единством места, времени и действия»: их общая задача — исследование судеб поколения, чья молодость пришлась на шестидесятые годы, оставившие глубокий след в недавней истории нашей страны.


Танья

Рассказ из журнала «Дружба Народов №1, 1998».


Игра теней

«Любовь и власть — несовместимы». Трагедия Клеопатры — трагедия женщины и царицы. Женщина может беззаветно любить, а царица должна делать выбор. Никто кроме нее не знает, каково это любить Цезаря. Его давно нет в живых, но каждую ночь он мучает Клеопатру, являясь из Того мира. А может, она сама зовет его призрак? Марк Антоний далеко не Цезарь, совсем не стратег. Царица пытается возвысить Антония до Гая Юлия… Но что она получит? Какая роль отведена Антонию — жалкого подобия Цезаря? Освободителя женской души? Или единственного победителя Цезаря в Вечности?


Абсурдист

Рассказы из журнала «Новый Мир» № 11, 1996.


Рекомендуем почитать
Пока ты молод

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка

В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.


Шутиха-Машутиха

Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.


Должностные лица

На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.


У красных ворот

Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.


Горе

Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.