Опечатанный вагон. Рассказы и стихи о Катастрофе - [83]

Откуда мне знать? Посмотрите вокруг. Деревья в цвету. Яркие витрины. Хорошенькие девушки. Что, черт побери, гонит вас прочь? Я ручаюсь, что после…

После? Вы сказали: после? А что это означает?

* * *

Скажите мне.

Что именно?

Что вы мне симпатизируете.

Я вам симпатизирую.

Что вам меня нехватает.

Мне вас нехватает.

Что вы меня любите.

Я вас люблю.

Что вы хотите жить со мной рядом.

Я хочу жить с вами рядом.

Вас это пугает?

Да.

А меня пугает, когда вы далеко.

Меня тоже.

Так оставайтесь рядом.

Попытаюсь.

А вы со мной поговорите?

Попробую.

Вы не доверяете словам?

Хуже. Я утратил всякую связь со словами.

Но я боюсь вашего молчания.

Я тоже.

Как только вы прекращаете говорить, вы прекращаете видеть.

Напротив, только тогда я и начинаю видеть.

* * *

Вы меня помните?

Нет.

Мы были соседями.

Возможно.

Мы были друзьями.

Когда?

Прежде.

Да, припоминаю.

Мы ходили в одну школу, мечтали об одном и том же, любили одних и тех же учителей.

Верно! Теперь я вспомнил. Мы еще собирались стать раввинами.

А что вы делаете теперь? Я — скульптор. А вы?

Я пишу.

Вы так странно сказали это…

А чего вы ожидали? Миллионы человеческих существ должны были погибнуть, чтобы вы смогли стать скульптором, а я — рассказчиком.

* * *

Мне бы хотелось задать вам вопрос, но я боюсь поставить вас в неловкое положение.

Ничего, спрашивайте.

Как это вам удавалось спать?

Где? Там?

Да, там.

Дорогая сударыня, это было просто: я считал трупы. Их было множество. И в темноте все они были похожи — включая меня самого. Я начинал с себя, сбивался и начинал сначала, но их всегда оказывалось на единицу больше, чем я хотел видеть. Сон был единственным средством избавиться от этого незваного гостя. А почему вы интересуетесь?

О, просто из любопытства.

Жаль. Я, было, подумал, у вас проблемы со сном.

* * *

Вы выглядите печальным — может, вы заболели?

Нет, уверяю вас.

Вы здоровы? Еды вам хватает? Y вас все в порядке?

Не жалуюсь.

Вас не огорчает счастье других? Невинность младенцев?

Мне нравится, когда люди счастливы, и я люблю детей.

Тогда отчего же вы рассказываете им о грустном?

Вовсе нет. Спросите детей — они вам сами скажут.

Но люди от ваших историй плачут, разве не так?

Нет, от них не плачут.

Только не говорите мне, что они вызывают смех!

Я и не говорю. Единственное, что я скажу, это что они побуждают мечтать.

* * *

Поиграй со мной, а?

Согласен.

Я — вестник.

Привет, вестник.

Я — щедр и могуществен.

Браво, вестник.

Я желаю тебе добра.

Да здравствует вестник!

Каково твое самое заветное желание? Скажи мне — и оно исполнится.

А ты и впрямь славный вестник.

Ну, так каково же твое желание?

А, да. Вот оно: сделай так, чтобы я непременно встретил такого, как ты.

* * *

Ты там?

Я здесь, сынок.

Так темно. Я дрожу. Меня лихорадит. И я боюсь.

Я здесь.

Мы здесь только вдвоем, ты и я?

Думаю, да.

Ты можешь что-то для меня сделать?

Ну конечно, сынок.

Спой мне.

В такой-то час?

Ты мне отказываешь?

Но мы можем разбудить весь дом, всю улицу…

Ну и что. Я хочу, чтобы ты спел. Для меня. И для тебя тоже. Ты обещал. Когда ты поешь, мы не одиноки. По-прежнему темно, и я по-прежнему боюсь, но это не имеет значения, ты понимаешь, страх больше не приходит извне, он исходит от твоей песни, от ее слов, от меня самого… ты там?

Да сынок. Все мы здесь.

Диалоги, интермеццо III

Это на меня ты смотришь так враждебно?

Да. На тебя.

Ты что — знаешь меня?

Я тебя знавал.

Мы разве встречались?

Часто. Слишком часто.

Где?

Там.

В самом деле? Не припомню, что видел тебя.

Зато я тебя помню.

Как я выглядел?

Черным.

Что???

Ты был чёрен, совершенно чёрен. Дубинка, дым, злобные глаза убийц, безжизненные глаза жертв: всё черное, черное, черное. Колючая проволока, вышки, камни, бескровные губы: всё, что было черно, — был ты…

Это мой любимый цвет.

Я не мог видеть ничего, кроме тебя. С утра и до ночи и до следующего утра. Ты, ты — всегда и только ты. Чужак, чье горячее прерывистое дыхание я чувствовал на своем затылке во время переклички, больной, снедаемый завистью, когда я собираюсь припрятать кусок хлеба, — это был ты. Друг, который цепляется за меня, и кто-то другой, умирающий, кто из последних сил цепляется за моего друга; скотина, норовящий урвать в свою миску баланду погуще и пожирнее, чем у меня; едва волочащий ноги отец и его сын, перепуганный до того, что не в состоянии помочь даже собственному родителю; капо, назначающий меру наказания, и безмолвно покорные ему или безнадежно бунтующие узники — все они были тобой: тобой, всегда и только тобой.

Странно, я никак не могу вспомнить твое лицо.

Ты был занят, просто перегружен работой. А нас было слишком много.

И все-таки… У меня неплохая память… Обычно я не забываю… Ты уверен, что…

Уверен, я абсолютно уверен. Я был там! Я — твоя добыча, твоя цель! Накрытый твоей черной тенью, я принадлежал тебе!.. Твоя власть не имела себе равных. Ты был всесилен. Беспределен. Мы убегали от тебя к тебе. Бежать, скрыться было немыслимо: все мы были внутри тебя.

* * *

Отчего ты. так взволнован? Да ты просто вопишь… Ты что — сердишься на меня? Теперь?

Я был сердит на тебя.

Но почему? Раз я отпустил тебя…

Ты не должен был этого делать.

И это ты называешь благодарностью! Если б я знал…

Что ж ты замолчал, продолжай. Если б ты знал, то что?