ОМЭ - [31]
С мостика выглянул Юрченко, после чего над пароходом разнеслись слова капитана:
— Спустить парадный трап и все шлюпки!
Ланщаков тяжело выдохнул:
— На берегу хотят порешить, гады!..
— Если бы это... — Любасов сжал кулаки. — Нет, Иван, не для того они привезли нас через все море...
Узники еще не догадывались о замысле врагов. Многие еще наслаждались чистым воздухом, подставляя измученные лица и запекшиеся от жажды губы едва уловимым дуновениям ветерка, еще радовались солнечному свету после тюремной темноты трюмов...
Голос начальника контрразведки вернул их к действительности:
— Капитан! И вы и команда ответите головой, если обнаружу в шлюпках воду и провиант!..
Конвоиры двинулись на толпу, тесня ее к трапу, спущенному за борт.
— По одному, по одному! Не торопитесь, все успеете! — с пренебрежительной усмешкой предупредил контрразведчик, заняв место у верхней площадки трапа и вглядываясь в лица пленников. Прищурился, заметив Любасова, спросил у конвоира, стоявшего обок: — Не из твоего улова, Остапчук?
Тот полоснул пленника взглядом, как шашкой:
— Бензинщик, ваше благородие. Из той брашки, что свою лодку потопила.
— Узнаю теперь. Шкипер, кажется. — Усмехаясь в лицо Любасову, ротмистр сказал: — Живуч. Не умрешь с одной пули.
Проходя мимо, Любасов презрительно проронил:
— На такую морду, как у тебя, и одной пули жалко. Поглядись в зеркало...
Юрченко вскинул наган и тут же опустил его:
— Дешево хочешь отделаться, не выйдет. Стрелять не буду, сам подохнешь!.. — Вдруг рванулся за Любасовым, выдернул его из очереди к трапу: — А ну погоди! Перемолвимся парой слов... Пить хочешь? Угощу на прощанье, не жалко... Остапчук, принеси ему кружку воды.
Прочитал безмолвный вопрос в глазах пленника, снова глумливо усмехнулся:
— Интересуешься, что с Губановым?.. Ищи, моряк, моряка в море... Сообразил? Растворился твой Губанов без следа.
Громко, чтобы слышали все, Любасов произнес:
— Промахнулся ты, гад деникинский! От тебя, верно, не останется скоро и следа на белом свете! А Федя Губанов, если и убил ты его, все равно не исчезнет! В каждой капле моря жить будет!
Пальцы контрразведчика быстро завертели барабан нагана, сжали рукоятку...
Еще раз овладев собой, Юрченко сказал подходившему с кружкой конвоиру:
— Слышишь, Остапчук, какой идейный?.. Все на пулю напрашивается... Правды в твоих словах, бензинщик, столько же, сколько в том, что ты выберешься отсюда!.. — Поинтересовался, продолжая криво усмехаться: — Знаешь, где находимся?
— Вроде у Кара-Бугаза, — ответил Любасов.
— Гораздо левее. — Контрразведчик, торжествуя, объявил: — Отсюда расстояние одинаковое — что до Форта Александровского, что до Красноводска. Триста пятьдесят верст и в ту и в другую сторону. И до них нигде ни живой души, ни колодца. Только пески, море и небо... Сообрази, что ждет тебя и всю компанию...
Конвоир протянул моряку кружку с водой:
— Угостись напоследок...
Любасов, к изумлению всех, кто жадно смотрел на кружку, выбил ее из руки деникинца и молча ступил на шаткий трап.
— Ишь гордый какой! — зло пробурчал облитый водой конвоир. — По всему видать, ваше благородие, что из настоящих большевиков...
— Помолчи, Остапчук! — оборвал ротмистр и крикнул сверху вслед Любасову: — Счастливо сдыхать, бензинщик!..
Поход смертников
...В полдень, высадив живых пленников на песчаную косу, а мертвых побросав за борт в море, деникинцы увели пароход обратным курсом к Порт-Петровску.
Толпа изнуренных людей, оставленных на пустынном берегу без куска хлеба и без глотка пресной воды после двухсуточной пытки жаждой и голодом, безмолвно взирала на убегавший к горизонту пароход, пока тот не сгинул.
— Кто бывал в здешних местах? — обратился Любасов ко всем.
Из толпы выдвинулся пожилой рыбак:
— Бедовал тут однажды. Штормом лодку вконец разбило, а мы втроем на мачте сюда выбрались. Не думал, что вдругорядь придется... Если идти сперва на восток верст десять, а потом прямиком на юго-восток, выйдем на старый путь караванов. Там были колодцы.
Печально поглядев на женщину, которая держала на руках тельце грудного ребенка, умершего еще в трюме, шкипер попросил Трусова:
— Подсчитай, сколько нас. — И снова обратился ко всем: — Слышали, что сказал человек?.. У нас один выход — найти караванную дорогу. Будем искать, пока силы есть.
Рыбак предупредил:
— Идти лучше ночью, когда морозит: больше пройдем. А то под солнцем в пустыне да через эти проклятые пески на второй версте язык высунешь.
Взяв на себя роль командира, Любасов распорядился:
— Пока не стемнеет, останемся на месте. Намочите рубахи в море и обмотайте головы, легче покажется.
Подошел Трусов, сосчитав всех, кого заприметил на косе:
— Налицо триста девять. Сорок восемь сгибли в трюмах...
Помолчав, Любасов тихо обронил:
— Будет счастьем, если десятая доля из нас уцелеет до Красноводска. — Прибавил, не отрывая взгляда от узорного дымка над чертой горизонта в море, где исчез «Экватор»: — Знал этот гад деникинский, какую смерть придумать!.. И Федю сгубил он, запомни его слова, Миша, если я не дойду: «Ищи, моряк, моряка в море»!..
Опустился на песок, нахлобучив до глаз старую солдатскую фуражку — недобрую память о деникинской казарме Порт-Петровска, — и молча пролежал до сумерек.
