ОМЭ - [25]

Втроем, тесно сев рядом, чтобы согреться, они застыли в ожидании на краю нар.

Говорить было невмоготу.

Молчали, думая об одном, прислушиваясь к тюремной тишине, к завываниям ветра за окном, который протягивал невидимые ледяные щупальца в камеру, шарил по озябшим телам...

Одновременно услышали далекий звон кандалов через час после ухода Трусова. Звон и шаги звучали все громче, приближаясь к двери камеры.

Загремел связкой ключей надзиратель в коридоре, щелкнул замком, распахнул дверь и, пропустив Трусова, с треском захлопнул ее.

Моряки недоверчиво, с изумлением вглядывались в лицо товарища, пока он шел к ним.

— На свидании был с какой-то приставшей, честное слово! — Глаза Трусова сверкали. — Такая черненькая, симпатичная, маленького роста...

Он подморгнул Губанову, подсел к нему:

— Молодчина твоя жинка... Прямо в пасть голову сунула... С чужим паспортом. Да еще с каким! Жена тифлисского пристава. Обвела тюремщиков вокруг пальца... Пригнали меня в контору, а там оба — начальник с помощником — лебезят перед твоей Женей: «Вот, госпожа Александрова, полюбуйтесь на голодранца... Не этого ли Трусова разыскивает ваш муж?..» Она пристально смотрит, будто никогда не встречались: «Скажи, ты в Тифлисе бывал?..» Отвечаю: «Только слышал, барыня-сударыня, от своего дружка Сашки Константинова, рассказывал он, что на каждом шагу духаны, а вино чуть не даром»... Она продолжает допрашивать: «Тебя как зовут?» Говорю: «Михаилом». — «А не врешь? Не Яковом?..» Понимаю, к чему клонит: хочет убедиться, тебя ли назвал ей. Обижаюсь на ее вопрос: «Да вы, барыня, не взводите напраслину! Мало того, что моего дружка за коммуниста-большевика Федю Губанова считают, так вы и меня желаете к вешалке подвести! Делать вам нечего, с жиру беситесь...» Ну, за такой ответ начальник огрел меня своим кулачищем и обозвал вшивым бензинщиком. Она же будто не возьмет в толк, про какую вешалку зашла речь. Показываю вокруг своей шеи, а помощник, эта гнида деникинская, словами объясняет... Тогда она еще раз обдурила обоих: «Ах, неужели я обозналась и это однофамилец!.. Впрочем, вполне возможно: имя и фамилия распространенные. Сколько на белом свете Екатерин с Иванами, к примеру... В таком случае, господа, схожу в контрразведку, а вас попрошу...» Что она попросила, не знаю, помощник самолично вытурил меня из конторы и передал надзирателю... В общем, учти и запомни... Екатерина Ивановна Александрова, тифлисская приставша...

Губанов признательно сжал руку товарища и, в свою очередь, шепнул:

— Действуют наши... это комитет прислал ее с таким паспортом...

Надолго окаменел, обхватив голову ладонями, упираясь локтями в колени, с виду невозмутимый до бесчувствия, а на самом деле...

Моряки догадывались, о чем думал он в эти часы перед новым испытанием, ибо на их глазах прошла его жизнь с того давнего — двенадцать лет истекло — дня, когда масленщик Губанов, кочегар Трусов и рулевой Любасов после похорон большевика Тучкина укрылись от своры городовых за калиткой дворика на окраине Баку и когда впервые увидели спасшую их черненькую, симпатичную, маленького роста девушку, похожую на подростка... Такой она запомнилась Трусову и сегодня при встрече в тюремной конторе... Верной подругой, самым близким товарищем и первым советчиком шла она по жизни рядом с Губановым все нелегкие для обоих двенадцать лет борьбы и лишений. Это она, когда Губанов прорывался к семье из подполья на короткие часы и, лаская несмышленышей ребятишек, сетовал на то, что не может помочь им в нужде — а нужда смотрелась из всех углов нищенской комнатки, — отвечала ему гордыми словами любви, готовой вытерпеть все... И это она в минуту расставания, перед тем как он ушел в море на туркменской лодке № 6, обняв его в последний раз, горячо сказала ему, что звучало в его памяти и сейчас: «Береги себя, Федя, я перебьюсь, прокормлю и Павлика и Валечку. Руки у меня ведь есть, и надеждой, сам знаешь, всегда живу. А надежда и труд — самое верное богатство рабочего человека»... Милая Женечка... Разве не великая сила надежды помогала ей и сегодня, в эти минуты, когда она, вероятно, уже была внутри змеиного клубка, называемого контрразведкой... Лишь бы хватило выдержки...

...Вечером за Губановым явился Газарбеков и увез его в крытом фаэтоне. Загадочно угрожающим тоном, чтобы потерзать неизвестностью, изрек единственную за всю дорогу фразу:

— Припасли для тебя сюрприз, не выкрутишься!..

К счастью, Губанов уже знал, что́ за сюрприз приготовлен ему: беспокоился не о себе. Понимал: контрразведчики решили устроить ему свидание с женой, чтобы та опознала его на очной ставке, и что все зависело от ее выдержки. И в том случае, если она продолжала играть роль тифлисской приставши и даже если врагам известно, что перед ними была жена большевика Губанова. Надеялся, верил, что она не поддалась ни на какую провокацию ротмистра Юрченко, и в то же время страшился, что попала в деникинскую ловушку...

Четвертый раз прошел, конвоируемый Газарбековым, в кабинет начальника контрразведки — ту же странную комнату, заставленную вдоль голых стен тахтами-кушетками, на которых расселись в предвкушении редкостного зрелища те же или другие деникинцы разного чина, возраста и обличья.