ОМЭ - [19]

Не подозревая об этом, офицер приказал гребцам в шлюпке:

— Берите на буксир!

Матросы белогвардейского сторожевика по-хозяйски засновали на палубе туркменки, вытащили спрятанный ее командой от непогоды швартовый канат, один конец его закрепили на паруснике, другой перебросили в шлюпку.

— А теперь принимайте всю компанию. — Захлопнув журнал, офицер издевательски радушно пригласил моряков: — Пожалуйте в гости, товарищи бензинщики... — Видя, что они, переглядываясь, мнутся на месте, подстегнул окриком: — Марш за мной!

Спрыгнул на корму шлюпки, дождался, когда сошли вслед за арестованными моряками державшие их под прицелом солдаты, скомандовал грести к сторожевику. С победным видом озирая угрюмых пленников, дирижерски взметнул руку, чтобы управлять гребцами, и — замер, заметив испуганные физиономии, обращенные к туркменке.

— Ваше благородие! — предостерегающе выкрикнули наперебой солдаты. — Поберегитесь!.. Она, кажется, тонет!..

Шлюпка подалась назад, словно кто-то, упираясь, потянул ее к себе с непоборимой силой. Буксирный канат угрожающе задрожал от напряжения, с яростным треском вырвал румпель, вокруг которого был обвит, хлестнул по воде и юркнул в море, а шлюпку обратным рывком швырнуло вперед.

Сшибленный неожиданным толчком с ног, офицер вскочил, обернулся к туркменке, увидел, что та легла на бок и краем борта уже касалась поверхности моря, в бешенстве повернулся к морякам:

— Успели кингстон открыть?!

Любасов, скрывая иронию, воскликнул:

— Разве на таких лайбах, как наша, кингстоны бывают?.. Я же вам говорил: течь в трюме, все время человек на откачке был... — Жалобно прибавил: — Разорили вы нас, господин офицер... Сейчас захлебнется...

Деникинцы ошалело смотрели на туркменку. Она еще круче накренилась, не больше минуты пробыла в таком положении и сразу исчезла, оставив, как недолгий след, воронку омута.

— Совсем разорили, — сокрушенно повторил Любасов. — Суденышко, груз, пожитки... все пропало...

— Заткнись, бензинщик! — визгливо заорал офицер. — Ты у меня попритворяешься, каналья!

С бранью, сквернословя, вымещая досаду, накинулся на гребцов.

Те послушно навалились на весла.

В тишине, под ритмичное поскрипывание уключин шлюпка подошла к борту корабля, откуда молча смотрели деникинцы.

— Лезьте! — Офицер злобно поторопил моряков: — Живо, гости дорогие!

Друг за другом они взобрались по шаткому штормтрапу на палубу сторожевика и тотчас очутились в кольце любопытно враждебных взглядов перед лощеным, чисто выбритым, с трубкой в зубах человеком в черной шинели с погонами и в низко надвинутой на лоб черной фуражке с кокардой.

— Бензинщики, господин капитан! — отрапортовал офицер, привезший их.

Человек с трубкой вежливо проговорил:

— Что же, милости просим.

Бегло просмотрел протянутый ему судовой журнал ушедшей на дно моря туркменки, сказал с одобрением:

— Все правильно. Комар носу не подточит. — Недоумевая, осведомился: — Почему же утопили судно? Ведь шли с керосином в Гурьев.

Любасов, сокрушаясь, пожаловался:

— В трюме вода появилась после шторма, господин капитан, и мы все по очереди вычерпывали ее, а их благородие не заглянули в трюм, хотя просил я.

Прищурясь, человек с трубкой выслушал шкипера, язвительно попенял попавшего впросак офицера:

— Перехитрили вас, господин помощник. Еще поражаетесь, как это бензинщики проникают в дельту?.. Умненько действуют и следов не оставляют. — Пренебрежительно возвратил судовой журнал, тяжелым взглядом повел по угрюмым лицам пленников, посулил: — Выколочу из вас или доказательства или душу!..

Приказал ждавшим сигнала к расправе деникинцам:

— Угостите их шомполами, разденьте и засуньте в канатный ящик! Пусть повоюют с крысами...

Так состоялось знакомство моряков туркменской лодки № 6 с капитаном деникинского сторожевого корабля Мазиным.

И клещами не вытянуть

И все-таки не удалось ни то, ни другое: ни сломить волю и стойкость пяти каспийцев-большевиков, ни выколотить из них душу, как выразился капитан «Славы», перенявший у кого-то из английских интервентов манеру одеваться и цедить слова.

Четверо суток, пока вражеский сторожевик рыскал по морю на подступах к двенадцатифутовому рейду, тщетно разыскивая и подкарауливая другие туркменские лодки с бензином, уже ускользнувшие от него в камыши дельты, деникинцы изощрялись в издевательствах над пленниками.

Под изысканными манерами и внешностью джентльмена у капитана Мазина оказались наклонности палача и садиста. По его приказанию помощник и солдаты-конвоиры из карательного отряда, распределенного по сторожевым судам, не только избили моряков шомполами, не только раздели догола и не только загнали в темноту железного канатного ящика — помещения, хуже любого карцера, где в беспорядке громоздились облепленные грязью со дна моря чугунные звенья якорной цепи...

Четверо суток Мазин и его помощник не знали удержу, изобретательно состязаясь в жестокости. Морили команду туркменки голодом, но, чтобы не уморить до смерти, кормили раз в сутки заплесневелыми корками и поили водой, в которой буфетчик мыл посуду. Приставили к раструбам вентиляторов на полубаке, через которые поступал воздух в канатный ящик, специальных вахтенных, а те днем и ночью держали раструбы повернутыми к ветру, донимая обнаженных людей холодом... Устраивали «психологические допросы», вызывая арестованных моряков по одному в кают-компанию, соблазняя всякой снедью, расставленной на столе, выдерживая нагишом у стола по часу... Отправляли в баню, где продрогших пленников подстерегал, внезапно сбивая с ног струей холодной забортной воды из брандспойта, очередной истязатель... И каждый раз били — шомполами и кулаками...