Окно в сад - [7]

Это склонился над своим блокнотом лейтенант.

От носа парохода неотступно, косым крылом катилась крутая волна. Освещенная низким солнцем, она насквозь просвечивала глубоким, внутренним светом, бежала все дальше и дальше к берегу, подбегала к нему и вгрызалась, как резец, буйно вскидывая белую стружку пены.

Под самым бортом на мгновенье, вздыбленный волной, прошмыгнул пустой катерок. Свистнул на бегу задорно, по-мальчишески. Пароход ответил ему снисходительно, степенным, глухим басом.

Прошел встречный буксир, толкая впереди себя две баржи, тяжело груженные плахами и тесом. От них пахнуло запахом смолы, сосновым бором.

На берегу вспыхнула белыми стенами избушка бакенщика. Над нею темно-синие кедры. К самому краю берега выбежала девчушка в красном платье, с голыми коленками. Сдернула с головы белый платочек, замахала пароходу. Лена ответила ей.

В это время матрос, проходя мимо, кивнул небрежно:

— Вон ваши Бегучи, девушка.

— Где?

Прильнула к перилам. Перед глазами только ветер, вода, тальники.

— Где же?

Между тем пароход сбавлял ход. За спиной раздалось насмешливое, с хрипотцой:

— Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят.

Опять Утехин. В плаще, с поднятым воротником. Лицо бледное, с синевой, как снятое молоко. Зябко улыбнулся.

Пушек, ясное дело, не было, но не было и пристани. Где же Бегучи? Должно быть, там, за непроходимой чащей мелкого хвойного леса, где в небо взмыла пожарная вышка, откуда желтым ручьем выливается мягкая от повядшей травы, еще не разъезженная дорога. По обочинам ее какие-то ящики, бочки, что-то угловатое под брезентом, лесопильная рама, пучки дранки. К ним-то уверенно подруливал пароход. Едва не коснувшись бортом склоненных тальниковых ветвей, подошел к берегу, остановился. На берегу сгрудились люди с котомками, чемоданами, мешками.

Утехин спросил:

— Что? Дрогнуло сердечко?

Как смеет он говорить о сердце? Он! Лена бросилась прочь от него. Кинули сходни. Пароход стоял, но плицы потихоньку шлепали, и от этого он весь нетерпеливо вздрагивал, поторапливая людей. Первым на берег выбежал мальчонка с пестрым щенком на руках. За ним какие-то люди потащили бумажные свертки, а завхоз в дождевике суетливо напоминал:

— Осторожно! Приборы! Электрофорную машину сюда, здесь посуше.

Вышел и остановился на берегу лейтенант. Киномеханик с полевой сумкой через плечо таскал на берег жестяные кинобанки. Вынесли на берег большой приемник. Какой-то взлохмаченный парень встретил девушку с синим узелком и прямо на людях принялся целовать. Она смущенно и весело отбивалась.

Остановка была недолгой. С капитанского мостика раздалось:

— Убрать трап.

Матросы взялись за веревку, чтобы вытянуть его на пароход. Но в это время на него вошла Лена с чемоданом в руке. Вошла и замерла. Узкая длинная доска вздрагивала, под ней покачивалась темно-зеленая вода, поигрывала какой-то щепочкой, сопела, поплескивая в берег. Губы у Лены побелели.

Лейтенант поймал отчаянный взгляд девушки, крикнул:

— Ну, смело!

Подбежал. Кинулся по трапу навстречу. Протянул руку. Она взглянула в его глаза, озорные, смеющиеся, и, чувствуя с ужасом, как все вокруг поворачивается и плывет, шагнула ему навстречу. Он поймал ее на лету, уже падающую, помог ей удержаться и свел на берег.

Завхоз в дождевике, забыв о своих драгоценных свертках, хохотал:

— Ну, девка, отколола. Как с парашютом прыгает…

Матросы затащили на пароход сходни. Машины примолкли. Пароход стало относить от берега, разворачивало течением. С гулким плеском ударили о воду плицы. Матросы торопливо задвинули перила у выхода.

Пароход кинул на воду испачканный сажей рваный клок дыма. Вошел в фарватер. На палубе темнела нахохленная зябкая фигура Утехина. Лена помахала ему рукой.

Лена подошла к лейтенанту, виновато произнесла:

— Извините, товарищ.

Он кивнул понимающе:

— Бывает.

Никогда еще в жизни Лене не было так свободно, так радостно, как сейчас. В душе что-то пело, рвалось наружу, как весенний ручей из-под снега.

— Я… — начала было Лена и запнулась.

Как объяснить ему то счастливое, удивительное, что творилось с ней? Где найти слова?

— У меня сегодня день рождения, — вырвалось у нее, и ей показалось, что этим она сумела обнять все, что чувствовала, все, что случилось с ней.

КАТЯ

Место досталось Кате удачное — впереди, у открытого окна. Как только автобус тронулся, она с наслаждением подставила лицо ветру. Мимо неслась земля, только что омытая коротким, сильным дождем, и Катя ощущала ее запах — густой, терпкий, напоминающий запахи детства. Сегодня с самого утра Катя была непонятно счастлива, и мир казался ей красивым, двадцатитрехлетним, таким же, как она сама. Откуда взялось это чувство — она не знала: может быть, причиной его было то, что ей, начинающему репортеру, поручили, наконец, важное дело, а может быть, ощущение это принесла новая нейлоновая кофточка, которую она сегодня первый раз надела.

И в Новопокровке ей повезло — Баталина она застала в последнюю минуту. Он стоял во дворе у мотоцикла, уже в брезентовом дорожном плаще и сапогах, готовый уехать. «Молодой совсем», — отметила Катя.

— Степанова. Из радио. Будем знакомы.

Она встряхнула его тяжелую большую руку и добавила: