Окно в сад - [6]

— Зря ты отказалась… От ресторана…

Лена отстранилась. Утехин замахал рукой:

— Не бойся. Настроение у меня олимпийское, но в пределах.

Икнул, помотал головой, затем вынул анодированный портсигар, распахнул его, протягивая Лене. В полутьме папиросы белели, словно длинные оскаленные зубы.

— Прошу!

Лена отказалась. Он закурил. Едкий дымок понесло Лене в лицо.

— Я хочу открыть тебе. Лопухи мои я пошлю к черту. Понятно? У меня тоже есть мое «хочу». И это мой закон… Мало логики? Вот и хорошо. Очень скучно, когда ее много. Почему это я свое «хочу» должен кому-то уступить? И сунуть шею в хомут. Почему? Но об этом — никому. Нельзя идти на красный свет — раздавят. Надо без шума. Ты правильно действуешь — тихо, раз — и в тень. Одобряю. Я тоже… Ты понимаешь, я рад, бесконечно рад. Теперь я знаю, что мы с тобой совсем одинаковые. «Мы с тобой два берега у одной реки…»

— Ну, уж нет, — сказала Лена.

— Почему — нет?

— Иди, проспись, тогда говорить будем.

— Значит, ты не согласна?

— Нисколько!

— Ты, значит, думаешь, что лучше меня? А чем? Чем? Ну, скажи!

Не дождался ответа, посмотрел на горизонт, где светилось, разгоралось оранжевое зарево. Спросил:

— Ты как насчет луны? Специально для нас вылазит.

Лена сделала движение, порываясь уйти. Он загородил ей дорогу.

— Мы с тобой одни. Двое нас и никого больше. Никого, ни людей, ни звезд.

Показал на звездное небо.

— Эти не для нас. Слишком высоко. Мы пониже. Верно?

Пододвинулся ближе, шепнул:

— Ты не бойся.

Лена из самолюбия не отодвинулась. Вот еще — такого бояться. А он понял это по-своему.

— Эх, Ленка! Да ты для меня…

Грубо обнял, сунулся в лицо мокрыми губами. Лена оттолкнула его пьяные, липкие руки и ушла. Он что-то крикнул вслед.

В каюте Лена заперлась на ключ. Утехин пришел, подергал дверь. Из замочной скважины зашипело с пьяной страстностью:

— Ну, чего ты? Открой!

Лена тоже приложила губы к скважине, прошептала:

— Дурак!

Некоторое время его новые ботинки недоумевающе поскрипывали подле двери. Потом удалились и снова заскрипели, в этот раз на палубе. Утехин, прильнув к соседнему окну, позвал с мольбой в голосе:

— Ленка!.. Ей-богу, хватит в прятушки играть. Открой, тебе говорят! Леночка…

Чей-то мужской голос тихо, но угрожающе загудел в ответ:

— Этого еще не хватало! Что вам надо?

Некоторое время Утехин молча размышлял, не понимая, в чем дело. Потом забормотал:

— Вот так раз… Нашла, значит, себе… Успела!

Лена смеялась, зажав лицо подушкой.

* * *

Утром ее разбудила глухая, щемящая сердце, тишина. Пароход стоял. Где? Почему? Поспешно оделась. Вышла на палубу. Со всех сторон пароход плотно окутывал густой туман. Везде он одного цвета — серого. Только внизу проступало что-то зеленоватое, неясное, живое. Тревожно провыла сирена и смолкла. Где-то рядом стоял другой пароход. Четко послышался окрик:

— Архипенко! В машинное!

Пароход спал. Только на палубе прогуливался вчерашний лейтенант.

— Скоро двинемся? — обратилась к нему Лена.

— Видите, туман.

И спросил:

— А вы куда едете?

— Не знаю, — ответила Лена и вздохнула.

Лейтенант посмотрел на нее внимательно, но без удивления. Помедлил, ожидая, не скажет ли она еще что-нибудь. Она не сказала. Он повернулся на каблуках, снова зашагал.

Прошел час или полтора. Туман стоял все такой же густой, но теперь его освещало солнце, и от этого он весь сверху донизу, до самой смутно мерцавшей зеленоватой воды, напитан был густым, желтым светом. Казалось, сожми его — и польются золотые струи, как из сотов.

Сквозь туман проступило красное пятно — флаг соседнего парохода. Потом обозначился берег бледными, акварельными контурами сосен. И тут Лена заметила, что туман не стоит на месте, а течет, разделяясь на клочья. Течет вместе с водой.

Лицо уловило теплоту солнечных лучей. Пароход проснулся. Звонко и решительно загремела якорная цепь. Что-то дрогнуло вдоль корпуса парохода, — просыпаясь, он вздохнул подавленным, сдержанным вздохом. На палубе появились пассажиры. Морщась, сонно поглядывали, как по речной долине уползал вниз туман, словно исполинская, мохнатая гусеница.

Пароход тронулся. Вдоль палубы пролился, затрепетал живой, беспокойный ветерок. Все вокруг стало свежим и солнечным. Мир словно только что умылся холодной водой и крепко вытерся мохнатым полотенцем.

За спиной спросили кого-то:

— Скоро Бегучи?

— Через час, пожалуй, будем.

«Бегучи! Бегучи!» Лену словно обожгло. Забыв о вежливости, поймала за рукав проходившего мимо усатого матроса.

— Скажите, правда, скоро Бегучи?

— Так точно!

— А есть какие-нибудь другие Бегучи? Не эти?

— Зачем вам еще? — засмеялся матрос. — Одних хватает.

— Нет, серьезно?

— Одни-единственные Бегучи на всем белом свете. Вот так!

«Одни-единственные», — повторила она про себя.

Снова мимо шли берега. Под голубым небом была все та же река, что и вчера, но сегодня она казалась Лене удивительно красивой. Правый, высокий берег дремал еще в глубоких утренних тенях, а левый, уже пробудившийся, радостно сиял солнцем.

Дышалось просторно и глубоко, и все сильнее охватывало Лену то особенное, ясное настроение, которое у нее всегда предшествовало ясным мыслям.

Кто-то шептал рядом. Она прислушалась.

— Солнце встает, засучив рукава.