Окно в сад - [4]

Притворно вздохнул:

— Мне бы хоть на время такого папу — с хроническим аппендицитом или с чем-нибудь в этом роде.

Швырнул недокуренную папиросу за борт. Заговорил с откровенной издевкой:

— Ну, предположим, папа… Это месяц или два, в лучшем случае. А потом что? Тетушка? Или стремглав замуж? — И радостно зашептал: — Я ведь, оказывается, неплохой психолог. М-да, любопытно. Еще когда вы билет сдавали… слышу: «До Новотайгинска». Вы меня не заметили? Я сзади вас стоял. Так, так, думаю, оригинально… Ушам не поверил. Однако, думаю, надо будет проверить…

— Зачем тебе это все?

— Как же? Любопытно познавать механику жизни.

Наклонился, всматриваясь ей в лицо:

— А я, между прочим, считал вас сознательной. Там, на филфаке вы так естественно… Я даже жалел вас. Нет, правда. Оказывается, вы умнее, чем я думал. Только слезок не надо… Это не современно…

Притворно зевнул.

— Что ж, я пойду. А, впрочем, у меня идея: закатиться сейчас в ресторан. Вдвоем! И обмыть ваши новоявленные артистические таланты. Во всяком случае, это приятнее, чем торчать здесь на ветру и ссориться. А?

— Иди к черту, — сказала Лена медленно и внятно.

Утехин взял было ее под руку.

— Брось ты из себя строить…

Лена вспыхнула.

— Если ты…

Ей казалось, что она сейчас способна ударить его.

— Пока, — поклонился Утехин. — Надеюсь, мы еще встретимся. До Новотайгинска далеко.

Осталась одна. Справа каютки-коробочки, цветные шторки, освещенные изнутри. Слева — ветер, тьма, бесприютность.

* * *

Пароход жил своей пестрой жизнью. Лена бродила, разглядывая все вокруг, словно перелистывая книгу с картинками. Детское, скучное занятие.

Спустилась вниз, к машинному отделению, где пол подрагивал и гудел. Сквозь дрожащее стекло переборки долго смотрела, как огромные синие руки шатунов крутят толстый, как бревно, коленчатый вал. Двинулась дальше. Брезгливо проскользнула мимо спящих в проходе торговок ягодами, которые сели на предыдущей остановке. Они грубые, загорелые, похожие на мужчин в юбках. Перешагнула через их корзины, обшитые белыми тряпицами. Подумала: «На билетах экономят».

Наткнулась на игроков, которые, примостившись на ящике, исступленно шлепали костяшками домино, а какой-то человек в брезентовом дождевике скрипучим голосом укорял их:

— Сколько же можно просить? Не опирайтесь, стекло тут!

Они не слушали его, а он, тыча пальцем в бумажные свертки, сложенные около ящика, нудно пояснял:

— А я что привезу в школу? Осколочки?

Ушла к себе в каюту, погасила свет. Обидно было, что показала Утехину свою слабость. Да нет, не плакала она. Разве позволит она себе заплакать при нем! Просто затуманились глаза слезами, но переборола она себя. Да разве если бы не Павлик… Ей и в голову не пришло бы… Только он, только он…

Год назад… Она хорошо помнит, когда они познакомились. В тот ясный день, когда с газетного листа впервые волнующе сверкнули слова «Программа Коммунистической партии Советского Союза». У голубого киоска «Союзпечати» мгновенно взбухла, потянулась зигзагами очередь. Выныривая из веселой сутолоки, люди останавливались и впивались глазами в листы газеты. Лена примостилась на тихой скамье в скверике, что около театра. Белые крылья газеты были усыпаны солнечными бликами, словно само солнце прорывалось сквозь сетку строк. Рядом уселся рабочий парень, наклонился к газете.

— Разрешите взглянуть.

От него пахло бензином. Большая, черная рука его оказалась рядом с белой, тонкой рукой Лены. Он взял газету бережно, за краешки полей, чтобы не испачкать. Пробежал заголовки, выхватил жадно несколько абзацев. Обнажил в улыбке ровные, чистые зубы.

— Не зря живем, значит? Ну, ладно, читайте.

Лицо у него было обветренное, скуластое, освещенное ясными, хорошими глазами. Уходя, спросил:

— Студентка?

— Почему вы думаете? — удивилась Лена.

— Видно.

И добавил с радостной убежденностью:

— Я ведь тоже скоро буду студентом.

Интересно было бы поговорить с ним, но он спешил на работу, которая была где-то рядом за углом.

Хороший это был день! В душе звенели величественные слова Программы, волновало ощущение устремления вперед.

А потом она узнала, что он работает на катере мотористом и хорошо знает ее отца, они часто ездят вместе на рыбалку. Он рассказал Лене, что занимается в аэроклубе, готовится поступить в институт здесь, в Новотайгинске.

Лена присела на диван. Склонила голову на столик. Никогда в жизни она не оставалась совсем одна. Оказывается, это очень страшно. Необходимо было собраться с мыслями, но все что-то отвлекало. Сперва на палубе громко пело радио, затем, когда оно умолкло, под самым окном приютились двое влюбленных. Настойчиво заворковали приглушенные голоса: мягкий девичий и мужской. Они мешали сосредоточиться, напоминали что-то знакомое. Лена прислушалась. Явственно послышалось девичье ласковое:

— Больно делаешь, не надо так.

— Прости, — виновато отозвался другой голос.

Не мигая, долго смотрела она на синюю ночную лампочку над дверью, но видела не ее, а вечернее синее небо, почти совсем угасшее, у самого края ночи. То самое небо… Они с Павликом на рыбалке. Отец с товарищем ушли с бреднем, долго не возвращались, а Лена и Павлик ждали их у костра. Как сейчас видит Лена Павлика. Его верхнюю губу покрывает тонкий пушок. Фуфайка расстегнута. Видна клетчатая рубаха, не заправленная в брюки. Он шевелит прутиком в углях, и из них выбегают, приплясывая, прозрачные, голубые огоньки.