Окно в сад - [2]

— Тогда, будь добр, прыгни, пожалуйста, за борт и не мешай мне.

Утехин вежливо поклонился:

— С удовольствием. Подержите только мою шляпу. Я не хочу, чтобы она промокла… Или нет, давайте сначала подсчитаем, во сколько обойдется это развлечение. Не слишком ли это расточительно? Я молодой специалист… На меня истрачено, как утверждал наш незабвенный декан… э… забыл… Во всяком случае не считаете ли вы, что ваша прихоть слишком дорого обойдется государству?

Ей не нравится Утехин. Неприятны были его тонкие руки, его по-женски красивое, одухотворенное лицо, его подбритые брови и невеселые, будто после тяжелой болезни, глаза — очень темные и беспокойные. Она не могла понять, почему он подошел к ней, да еще с цветами. В его тоне было что-то непривычно развязное, чего она не замечала в нем раньше. Он явно паясничал, зачем-то обращаясь на «вы». Ей даже казалось, что он — навеселе. Но нет, не похоже.

Лена должна была повернуться и уйти от него, но она не ушла и взяла от него цветы — бедный букетик из львиного зева и мелких астр. Она даже не отказалась, когда он пригласил ее в ресторан. Другой раз она не пошла бы, но сегодня ей не хотелось оставаться одной.

В ресторане было пусто. Они заняли столик у открытого окна. Официантка принесла шампанское, два бокала. Утехин предложил:

— За очаровательную новорожденную.

Выпила без всякого удовольствия. Задумалась, глядя на Утехина: «Нельзя же вечно сердиться на человека. Он, должно быть, и забыл уже». Но он не забыл. Пододвинул стул поближе к Лене и заговорил так, чтоб слышно было только ей:

— А помните, какой это был счастливый день прежде?

Да, Лена помнила: она просыпалась рано утром и, еще не открыв глаза, ощущала запах цветов. Они стояли, дожидаясь ее, на столике подле кровати. Рядом с ними лежала телеграмма от папы. Мама дарила новое платье, вечером приходили гости, а дядя приносил радиолу. Ее ставили на подоконнике раскрытого окна, и девочки танцевали во дворе под звездами. Как сладко кружилась голова от быстрого вальса! Как прекрасно все было впереди… А нынче в этот день Лена одна.

— О чем задумалась прекрасная синьорита?

— Неужели тебе еще не надоело? — спросила Лена.

— Нисколько. Разве можно соскучиться в обществе столь прекрасной…

Лена смотрела в окно. Скользили низкие, северные берега — иногда траурно печальные пихты, иногда болотные заливные места. Все было серьезно и просто. Нет, ей не хотелось шутить. И особенно с Утехиным.

Когда-то, еще на первом курсе она увлеклась им. Ей казалось, что она полюбила его, что за его шутками кроется что-то серьезное. Вначале все шло вежливо и пристойно, как вдруг однажды в нем прорвалась грубая чувственность, и Лена испуганно толкнула его. С тех пор они не разговаривали. Сейчас она смотрела на него, и в памяти всплыла та последняя сцена: Лена вся дрожала от волнения, вырвавшись из этих вот белых рук, которые сейчас двумя пальцами держали тонкий бокал. Отчаянно нажимала она кнопку звонка, чтобы мать скорее открыла дверь, а он, поправляя галстук, сбившийся на сторону, цедил сквозь зубы без малейшего волнения:

— Никак не ожидал… Такая милая девушка — и вдруг царапаться.

Учтиво поклонился и ушел. В спокойствии этом проглядывало что-то очень циничное, даже жестокое. Впрочем, может быть, тогда он рисовался.

Утехин подозвал официантку, попросил принести коньяку.

— Я не буду, — предупредила Лена.

— Что ж, тогда я буду пить за ваше здоровье. Лена смотрела в окно. Он пил, не закусывая, и быстро пьянел. Сдвинул в сторону куски хлеба, консервы, облокотился о столик, окликнул ее:

— Ну, чем вы там занялись?

— Смотрю, — ответила она, не оборачиваясь.

— Так сказать, окно в будущее? Бросьте вы, насмотритесь еще. Давайте-ка лучше выпьем. — Он шлепнул ладонью по краю стола. — Слушайте, выпьем за одного молодого человека, хотя он и не именинник.

Высоко поднял рюмку. Капнул вино на белоснежный манжет.

— За молодого человека, который мечтал стать заглавной буквой, а жизнь обрекла его стать обыкновенной запятой.

— Это ты о ком же? — спросила насмешливо Лена.

— О нем. Только о нем. Итак, он стал запятой. Но не думайте, что запятая ропщет. Ничего подобного. Во-первых, она памятует, что роптать неблагородно, во-вторых, она сознает… Что сознает? Что у каждого своя судьба. Как в песне — «У нас судьбы разные…» Одному судьба преподносит лавры, а другой… — Он оглянулся и таинственно прошептал: — А другому Лопухи.

— Что значит — Лопухи? — спросила Лена.

— А самые натуральные, — он вытащил из внутреннего кармана пиджака какую-то бумажку.

— Вот, читай: назначается преподавателем в Лопуховскую школу. Как вам нравится? Буду всю жизнь писать в своей биографии: «Работал в Лопухах…»

Лена вспомнила недавнее факультетское собрание. Утехин вылез на трибуну и минут пятнадцать распинался, доказывал, что все, как один, выпускники должны отдать свои знания народу. Председатель нетерпеливо позванивал карандашом о графин, а он все говорил, говорил и никак не мог остановиться, а из последних рядов уже кричали: «Закругляйся!»

— Лопуховская судьба? — усмехнулась Лена. — Раньше вы совсем другое говорили.

Утехин засмеялся.