Огненный дождь - [30]

крича, кружила над кустом колючим:

гнездо? О нет! Овечьей шерсти клок.

Скорбящий птичий голос из листвы

разносится далеко по округе,

но никогда свое гнездо, увы,

не отыскать горюющей пичуге.

Перевод Виктора Михайлова

ПСАЛОМ ДОЖДЯ >{84}

                              НАЧАЛО

Небо было похоже на грот, что наполнен водою;

словно катились камни — вдали погромыхивал гром;

ветер пропах лимоном и, прошуршав листвою,

изредка и лениво бил по земле хвостом.

Серо-свинцовые тучи медленно-медленно плыли,

клевер сухие соцветья к низким вздымал небесам,

над изнуренным полем — завеса горячей пыли,

чертополоха бутоны синели то там то сям.

И наступила минута — кончилось время затишья,

молния огненной плетью полог туч рассекла,

рухнуло наземь небо, словно огромная крыша —

крыша из балок железных и лопнувшего стекла.

                               ДОЖДЬ

Ивой с ветками гибкими, ивой с листвой шумящей

был этот ливень, летящий к сонной и знойной земле;

и также было похоже: охотник стреляет в чаще —

вспышки молний сверкали, и гром грохотал во мгле.

Капли дождя скакали по травам, по тропам, по склонам,

раковиной звучащей казался весь мир вокруг;

пело, звенело, журчало… И, в ивняке пропыленном

с шумом ударив по листьям, дождь прекратился вдруг.

                               ПОКОЙ

Нега деревьев омытых, окрашенных солнца кармином.

Нега ручьев и оврагов, наполненных свежей водой.

Прозрачная нега песни — запел щегол над долиной.

Нега чудесного вечера. Радость, отдых, покой.

                          ЗАВЕРШЕНИЕ

Струилось благоухание цветущего розмарина,

и куропатка свистела, прячась в траве густой.

перевод Майи Квятковской

ЦИКАДЫ

                         I

Их дерзкий хор обрушила аврора.

Они шелка лазурных снов пронзают^{85}.

Но бубен солнца их трезвон сметает,

как будто горсти золотого сора.

Зной, опаляя мальвы и оливы,

цветы изранил стрелами-лучами,

и в каждом раненом — петарды пламя:

любовь цветов — пыльцы созревшей взрывы.

Просторы золотисты и румяны;

их выпекла жара на углях полдня.

Казалось, лето, треском мир наполня,

поджаривает звонкие каштаны.

И нет их древней трескотне предела.

Она весь день терзала наши уши,

но притомилась и звучит все глуше.

Вдали телега ночи заскрипела.

Когда в тиши задумчивой лагуны

колдует полнолунье над округой,

на лунной лютне, светлой и округлой,

гудят басы — серебряные струны.

Гудят, гудят, все новой силой полнясь,

как разъяренных пчел семья большая,

тягучим хрипом словно подражая

стенным часам, что бить собрались полночь.

                           II

Распелся дрозд на гроздьях винограда.

Жильцы пруда горланят не смолкая

и незабудки смотрят, умоляя:

«Не позабудь меня!» — лазурью взгляда.

Расчесывает солнце в буйных кронах

созревшие рожки^{86}; козленок прыткий

благоухает мускусом — в попытке

прельстить пастушку, словно коз влюбленных.

В котле клокочут соки; гроздь-подруга

подмигивает черными очами;

и в залихватском ритме перед нами

бузит и пляшет Карнавал-пьянчуга.

Напев цикады — мужества звучанье;

хор кавалеров слышен повсеместно

(ведь госпожа цикада бессловесна^{87},

как ни противно женщине молчанье).

Избранник дамы не собьется с тона —

«Счастливый муж!» — сказал Лопе де Вега^{88}.

Кто вина осветляет нам от века,

и впрямь достоин лиры Аполлона.

В крестьянскую гирлянду фестиваля

эклога^{89} приплетает неуклонно

и розы из венка Анакреона^{90},

и провансальский майоран^{91} Мистраля^{92}.

                     III

Назойливая, звонкая цикада!

Пусть эти песни резвые пусты —

тебе моя гитара вторить рада

и мой лазурный бубен высоты.

Перевод Майи Квятковской

ПЕЙЗАЖИ

                                   I

                       ЛАЗУРНЫЙ ЧАС

День перевел дыханье, как пахарь утомленный,

со лба откинув пряди алеющих волос,

и золотом колосьев на ниве отдаленной

пылали стрелы солнца, огня апофеоз.

У грани мирозданья бесцветные березы

в кольцо замкнули вечер, цветущий сад земной,

и Тишина, сгущая лазоревые росы,

неслышно подступала огромною борзой.

Неслышно подступала, челом сияя звездным,

таясь в потустороннем, нездешнем, неземном,

и синева сгущалась в просторе купоросном,

и цвет необычайный заполнил окоем.

Над синею травою, в прозрачности сапфира

душа горы светилась ядром голубизны,

и небо сотворило в бескрайности эфира

индиговую гамму, все ирисы весны.

Мир замолчал; а дале, в пространстве неохватном,

где лунные пылинки соткали пелену,

ночь напоила воздух дыханьем ароматным

и, словно синий ладан, струилась в вышину.

                                   II

                      ЦВЕТЫ И ЗВЕЗДЫ

А ночь была прекрасной, в ночах непревзойденной

И Тишина над морем в спокойствии своем

чело к земле склонила под звездною короной,

раздумьями до края заполнив окоем.

Когда от черной почвы, где ирисы сияли,

созвездия раздумий всходили к небесам,

невидимое море они одушевляли,

напевы навевая и струнам, и волнам.

И Тишина взрастала, спокойствием одета;

порой цветок жасмина срывался, и тогда

печально исходила душа в слезинке света,

и это пролетала падучая звезда.

И трепет мирозданья, в самом себе рожденный,

явил в цветах и звездах свою живую суть,

и Тишина стремилась над пропастью бездонной

пытливо в сердце неба и мира заглянуть.

Цвело весенним садом ночной земли дыханье.

И только лепет лютни в молчании ночном.