Один день в Древних Афинах. 24 часа из жизни людей, живших там - [44]

Дождавшись инспекции командира, гоплит подает официальную жалобу. Но командир к его жалобе глух. Наклонности Софокла известны всем, и гоплит должен был догадаться, что его ждет, когда сел выпить с драматургом вина. Да и все равно уже ничего нельзя сделать. В тот момент гоплит еще не заступил на пост, а значит, Софокл даже не мешал караулу. Конечно, гоплит может попросить своего отца подать жалобу от его имени, если не боится нажить врагов, но оно того не стоит. Он знает, что лучше всего ему просто об этом забыть. В конце концов, это была всего-навсего грубая шутка.

СОФОКЛ-РАЗВРАТНИК

Инцидент с чашей упомянут у Афинея в «Пире мудрецов» (13.81). Я заменил обед на Хиосе на таверну в Афинах, а юношу по имени Гермесилай — на молодого гоплита. В остальном все произошло в точности как описано здесь — даже реплики взяты из античного текста.

Товарищ гоплита по караулу тоже относится к произошедшему философски.

— Конечно, этот Софокл — извращенец. Нормальных мужчин привлекают мальчики-подростки. А пытаться сделать эроменом взрослого мужчину — это противоестественно! Если бы это не был Софокл, кто-нибудь бы уже принял меры… Кстати, ты слышал историю про Софокла и Еврипида? Не зря говорят — седина в бороду…

Гоплит живет довольно уединенно в родительском доме. Но ему не хочется казаться слишком наивным и оторванным от жизни, поэтому он осторожно просит товарища продолжать.

Часовой начинает рассказ. Однажды за городскими стенами Софокл встретил деревенского мальчика. Этот мальчик, по-видимому, давно привык оказывать опеределенные услуги богатым старикам, и они с Софоклом быстро обо всем договорились. Кончилось все тем, что двое лежали на земле на плаще мальчика, прикрывшись плащом Софокла. Но затем мальчик встал и убежал, прихватив с собой плащ Софокла.

Плащ был дорогой, а взамен Софоклу достался вонючий детский плащик из дешевой эвбейской шерсти. Старый развратник додумался пожаловаться на вора прилюдно. Все над ним посмеялись, а Еврипид тут же сочинил эпиграмму о том, как в аналогичной ситуации лишился рассудка, но не плаща. Софокл ответил эпиграммой о связи Еврипида с женой торговца-фракийца.

Закрыв глаза, часовой читает по памяти [69]:

Гелиос, о Эврипид, а не мальчик меня, распаляя,

Так обнажил; а тебя, жен обольститель чужих,

Ветер студеный застиг. Тебе не пристало Эрота

В краже одежды винить, сея в чужой борозде[70].

— Слушай, — добавляет вдруг он, — когда кончится наша смена, пойдем в таверну, вон ту, у причала. Выпьем чашу-другую вина, и я познакомлю тебя с Афиной! Как ни странно, она не очень мудра, зато очень общительна… И у нее нет седой бороды, ведь она лет на пятьдесят младше твоего последнего любовника. Что скажешь?

ГОМОСЕКСУАЛЬНОСТЬ В ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ

В Древней Греции гомосексуальности в буквальном смысле не существовало. В действительности этот термин возник менее двухсот лет назад. Древние афиняне относились к сексу совершенно иначе. Вкратце: если мужчина играл в половом акте активную роль, к нему относились как к нормальному мачо, а пассивная роль отводилась рабам, подросткам, проституткам и, разумеется, женам.

Влечение к мальчикам-подросткам, за которое в наши дни можно получить большой тюремный срок, в афинском обществе приветствовалось. Взрослый афинянин проявлял интерес к развитию юного любовника, дарил ему маленькие подарки и исполнял роль его наставника, пока тот сам не становился бородатым мужчиной. После этого в их отношениях не было места эротике, хотя двое могли на всю жизнь остаться друзьями.

Взрослый мужчина, игравший в отношениях с другим мужчиной пассивную роль (pathetikos), становился объектом насмешек. Именно такого человека Аристофан называет «задастым» (euryproktos).

Одиннадцатый час дня (16:00–17:00) Капитан заходит в гавань

— Вижу Канфар! — кричит один из матросов, и в его голосе слышится явное удовлетворение.

Палеонавт облегченно вздыхает и бросает бесстрастный взгляд на воду в трюме корабля. Утренний шторм утих, и прямо сейчас «Нереида» движется на северо-запад под парусом. С бурным морем старушка не дружит: взлетев на гребне или угодив в ложбину волны, «Нереида» всякий раз предательски скрипит, а морская вода проникает между изъеденными солью балками, сводя на нет усилия мастеров, всю зиму старательно конопативших судно. Впрочем, в тихой гавани уровень воды в трюме не поднимется чересчур высоко, а занятые ее выкачиванием моряки не успеют попасть в какую-нибудь передрягу.

Разминая больные суставы, Палеонавт встает с трюмной помпы и взбирается на палубу, чтобы посмотреть на приближающуюся гавань. Он гадает, сколько еще таких плаваний выдержат они с «Нереидой». Оба далеко не молоды; обоим давно пора ограничиться портами Понта Эвксинского (Черного моря) и перевозить пассажиров и грузы вдоль берега, раз в несколько дней возвращаясь домой, в гавань Нимфея, с безделушками и подарками для внуков. В очередной раз Палеонавт обещает себе, что больше не повезет зерно в Афины.

Непросто отказаться от путешествий, которые приносят такую большую прибыль. Афинянам очень нужно импортное зерно, и они всячески поощряют тех, кто готов им его доставить. Прежде всего, рисков практически нет — не считая, конечно, того, что «Нереида» вполне может затонуть. О цене Палеонавт еще в Нимфее договорился с агентом афинского ситона, чиновника, ответственного за закупку зерна. Необходимые средства он занял у того же агента по ставке 15 % годовых под залог корабля. На следующий день он пошел торговаться с местными оптовиками, скупающими зерно у жителей внутренних районов. Нужно было приобрести 300 амфор (около 6200 литров) зерна по такой цене, чтобы прибыль от его продажи в Афинах составила минимум 85 %. Заранее договорившись с агентом, Палеонавт вышел в море, точно зная, сколько заработает, если плавание окончится успешно.