Обязательные ритуалы Марен Грипе - [39]

«Но я не заснула ни на минутку ночью, — прошептала она позже Сюнниве. — Я делала вид, что сплю. Не могу припомнить, чтобы я хоть раз всю ночь пролежала без сна. Я лежала, не двигаясь, подложив правую руку под щеку, как обычно, и единственный человек, кто понимал, что я не спала, была Лина Глерсен. Она кружила около Якоба больше десяти лет. И я удивляюсь ее терпению».

Все это мелькало у нее в голове по дороге к причалу, когда она увидела Лео Тюбрин Бекка у борта на корме; он свертывал трос, только это; он долго смотрел на нее, рассматривал ее, и Марен, которая никогда не чувствовала себя такой обнаженной, оголенной, но никогда и не чувствовала большей радости, чем сейчас, когда закололо в коже, на шее, руках, и волосы жгли на солнце, и она сейчас хотела только одного — спуститься к причалу, он же продолжал сматывать трос и затем положил его возле грот-мачты.

Лео Тюбрин Бекк был единственный, который понимал, на что она решилась. Поэтому он спустился в небольшую лодку и стал грести в сторону сожженных засолочных цехов. «Если бы он поплыл к материку и исчез бы навсегда, я уверена, что абсолютно все было бы иначе», — утверждала Сюннива Грипе.

Марен Грипе смотрела на него и знала, как нужно действовать. Она не сделала ни единственной попытки внушить себе что-либо другое, и потому, что она провела всю жизнь рядом с кораблями, она знала точно, что должна делать. Никто не видел, что она делала. Никто не слышал. Или не понимал, что произошло. Потому что не было никакого признака, что будет дождь, юнги вечером открыли люки; она спустилась вниз в трюм и прорубила дыру в борту в метре под ватерлинией, и когда вода хлынула потоком, она открыла дверь между переборками, а потом пошлепала по воде назад к трапу и поднялась на палубу.

Все это было подтверждено.

Было также подтверждено, что она притащила огромные дубовые доски через палубу, уложила их так, что смогла пройти по ним на берег, а после столкнула их в воду. После этого никто не видел, что произошло, только в качестве сноски в донесении были упомянуты слова капитана, — то что принято называть корабельным пояснением: «Невозможно понять».

«Но она сделала это», — сказал ленсман.

Пока все это происходило, Якоб обежал несколько раз дом, сад, был в подвале, в курятнике, спускался к земляным валам у моря. Он не кричал, потому что он пришел из дома, где это значило бы — накликать беду, особенно на тех, кого любишь, и он помахал Лине, которая стояла на рифе, откуда открывался чудесный вид на бухту; и она звала и кричала, так что эхо слышалось с береговых скал на материке.

«Нам никому в голову не пришло, что она может спуститься к кораблям. Я и подумать не могла, что она хотела потопить корабль Тюбрина Бекка. Если бы она это не сделала, все эти идиоты на острове во главе с Коре Толлерюдом расправились бы с ним ножами и вилами. Голову даю на отсечение. Я никогда не подумала бы, что Марен, такая везучая в жизни, на самом деле понимала, что должна предпринять». Впрочем, Лина Глерсен была счастлива, что она, наконец, может кое-что предпринять вместе с Якобом, даже если это только поиски его жены, поэтому она охотно бегала по красно-коричневым скалам, задрав подол юбки.

Кто-то пустил сплетню, которая уже на следующий день гуляла по магазинчику Лунда, и многие уже не намеками, а в открытую болтали, что Лина и Якоб много времени провели вместе за закрытой дверью, когда не нашли Марен.

Владелец складских помещений, которого неизвестно по какой причине все называли Тильт, каждое утро находился на складе и, как обычно, шлифовал ногти. Когда он бросал мешки с мукой на складе, — работа, которую он выполнял два раза в месяц, — он обязательно ломал ногти. От этого у него было хроническое воспаление в корнях ногтей, поэтому спрятавшись за мешками он, усаживался на ящик и шлифовал ногти. Пытаясь замолвить и свое словечко, он протиснул голову в лавку, важно заявил, что для таких дел нужно хотя бы минут пятнадцать, а Якоб утром стоял перед входом на склад почти обезумевший и с таким выражением в глазах, которое Тильт никогда не забудет. «Если кто-то в этом зале осмелится обвинить Якоба, неважно в чем, он будет иметь дело со мной, будет судиться со мной».

«Есть желающие?» — спросил ленсман.

Собственно, все это не имело значения, но постепенно большая часть всего не имела значения, однако, все равно говорили о мелочах. Но именно они еще больше усилили внимание присутствующих в зале, и Андреа Флор, которая также была названа, потому что она ходила в прозрачном платье, была настолько поражена, что встала с постели в девять утра, так как Лина стояла и орала внизу у старой лодочной стоянки. Своей сестре, которая не слышала без слуховой трубки, она ничего не сказала, но выпила кофе из блюдечка, как обычно, засыпала курам просо, все как обычно, но обратила внимание, что внизу у причала что-то происходит. «Суда дали крен, — вскрикнула она с опаской и поднесла руку ко рту. — Пять кораблей, не меньше. Думаешь, произошло несчастье? — сказала она. — Или чинят шпангоуты? Знаю только, что это было рано утром. Мужчины бегали с большими досками и парусиной, — улыбнулась она. — Невообразимо и довольно непонятно, но забавно было смотреть». К тому же, так как никто в то утро не пожелал ей объяснить, что случилось, она сочла себя оскорбленной и еще более униженной, чем обычно. «Неужели непонятно?»