Облдрама - [42]

Он присел на корточки, поцеловал её в приоткрытые мягкие губы, в крохотную родинку в углу рта. Инна вздохнула, обхватив его за шею: «Спи, спи, люблю тебя», — произнесла одним дыханием — и больше не шелохнулась.

Троицкий взял плащ, вышел в коридор. Никто не появился на шум, пока он, одеваясь, возился в прихожей, и никем не замеченный покинул квартиру.

«Алена… это совсем другое», — вдруг осознал он причину тяжести, давившей на сердце, и старался больше не думать об этом.

Глава седьмая

XVI

Распределение ролей в новой пьесе было воспринято всеми как открытый манифест нового главного, прямо заявлявший о его симпатиях и антипатиях.

Комментарий артистов, изучавших документ у «доски приказов», Ланская и Троицкий услышали, раздеваясь в гардеробной.

— К-конечно, — оповестил всех дядя Петя, — Липочка — его жена, Подхалюзин — Ю-юрка.

— Нас с вами тоже не забыли, — довольно потирал руки Фима, — не подеремся?

Троицкий попал на одну роль с Вольхиным.

— Не понимаю, — говорил он Сене, — что у нас с тобой общего?

Он расстегнул меховую безрукавку, которую носил поверх свитера, и продолжал:

— Куда ещё ни шло Треплев, там… и так и эдак можно решить. А тут… какой-то Тишка. И роли нет, так, одни фокусы.

— Паша, — позвала подругу Артемьева, вплотную прижатая к доске толпой артистов, — теперь тебя в тыл отрядили, примадонну прикрывать.

Паша, близоруко щурясь, протолкалась к приказу.

— П-паздравляю, — хмыкнул дядя Петя, быстрым коротким движением пригладив брови, — кхм, кхм…

— Ну и что, — Паша глянула через головы артистов на Артемьеву, — пусть и вторым составом, всё лучше, чем ничего.

— Не скажи, — отозвалась Артемьева. — Инне, к примеру, лучше б ничего, чем это, — и Галя кивнула на доску. — Она в театре?

— А вон Троицкий. Значит, и она где-нибудь здесь, — подмигнул Фима.

И, действительно, вскоре у доски объявлений показалась Ланская.

— Поздравляю с новой ролью, — сказала Паша намеренно громко, чтобы все слышали.

— С какой? — не поняла Инна.

— Ну, эту будешь играть, «брюйлльянтовую», сваху, кажется.

— Что? — удивился Рустам, — значит, тебя в возрастную группу перевели?

— Ну, нет, это не про Инночку, — возразила Артемьева.

Обе актрисы улыбались, и, словно тоненькими буравчиками, сверлили её любопытными глазками.

Ланская промолчала, и пошла к себе в гримерную.

— Я говорил, он не дурак. Видел, какой ход? — подталкивал Шагаева к доске Рустам. — Михал Михалыча на главную роль. Он же сто лет не играл. Но ему наплевать — теперь Михал Михалыч безоружен против него, и управление…

— Знакомая безрукавка, — зацепил Троицкого взглядом Шагаев, — тепло вам в ней, под мышками не жмет?

— Нет.

Минутное замешательство, и Троицкий потерял Инну. Им овладела вдруг тревога — томительная, тянущая за сердце, и Шагаев каким-то образом имел к этому отношение. Обеспокоенный, еще не зная чем, он бросился её искать.

У дверей репзала натолкнулся на Артемьеву.

— Тебя можно поздравить…

— С чем? — насторожился Троицкий.

— Ну, как же, взяли в первый же спектакль первым составом…

— Да ерунда, — покраснел он, почему-то чувствуя себя виноватым перед нею.

— А как твои дела? — спросил он, заметив, что Галя чего-то ждет от него. — Когда тебе Мих-Мих даст, наконец, сыграть?

— Никогда.

— Почему?

— Я, Сереженька, заявление уже подала, час назад. И через две недели уезжаю. Тесно стало в театре, да и муж зовет.

Троицкий растерялся: такого поворота он никак не ожидал.

— А как же «Чайка»?.. Мы уже начали репетировать…

— Ах да, «Чайка», — она скривилась. — Я чайка? Нет, не то. Я гайка… нет-нет, я винтик-шпунтик. И опять, как видишь, не того калибра, господин режиссёр. Пригласи лучше Ольгу Поликарповну. Между прочим, чайка — хищная птица.

— А куда вы уезжаете?

— Вообще-то не принято говорить, но только для вас. В Минск. Бýдешь там, милости просим, заходи в театр… с Инночкой. (Её взгляд скользнул по безрукавке.) Ой, это же?.. А тебе к лицу. Ну, не поминай лихом, — бросила она на ходу.

Троицкий снял безрукавку, спустился в гардероб и сунул её в рукав своего плаща.

Инна явилась в зал на первую читку с опозданием.

— Сегодня я этого не видел, — предупредил Уфимцев, — но следующего раза, надеюсь, не будет.

Все притихли.

— Что вы сидите, — удивился он, оглядывая актеров, — берите текст и на площадку.

Никто не шелохнулся. Его слова приняли за шутку.

— Петр Кузьмич, — обратился он к помрежу, — ведь я просил выгородить площадку, эскиз вы получили, в чем дело?

— Я думал, — розовея от натуги, вскричал помреж, — вы будете сегодня читать за столом…

— Никогда больше не думайте, Петр Кузьмич, когда я вам говорю, но незамедлительно исполняйте. Иначе нам с вами будет трудно сработаться. Я не люблю попусту тратить время.

Помреж засопел, и принялся расшвыривать стулья. Причем орудовал он одной рукой, что производило на всех угрожающее впечатление. В пять минут выгородка была готова.

Уфимцев выложил на стол блокнот, ручку.

— Репетирует первый состав. Ну, прошу вас, — пригласил он актеров на площадку. — Мы пройдем без остановок весь первый акт.

— Как? — вслух удивился Михаил Михайлович. — Уже? — Он пожал плечами, и с выражением крайнего недоумения пошёл на площадку.