Облдрама - [39]

Инна села за стол, и, махнув рукой, с какой-то бесшабашностью потребовала водки. Сдерживаемое торжество чувствовалось в её глазах, в губах, сковавших улыбку, и в ловких уверенных движениях.

— Не моё это дело, но, право, интересно, — зашептал вдруг Павел Сергеевич, склонившись к Инне, — они снова твои документы на звание подали или тебе роль Медеи предложили? Федры? может, Клеопатры? или ни то, ни другое, а так, для порядка обласкали и отпустили?

— Именно, — расхохоталась, наконец, Инна, — я бы сказала, порядка ради, чтобы знала своё место актрисулька. Я-то своё место знаю, а вот некоторым пришлось на него указать, за что мне и положено сейчас 100 граммов боевых.

Все очень вдохновились, и впрямь вдруг сплотившись в одну боевую единицу, пили только водку, слушали рассказы Павла Сергеевича о театральном буме двадцатых, и, раззадорясь всерьез, размечтались о своем театр.

— А у нас, кстати, к вам есть предложение, Пал Сергеич, — улучив момент, сказал Троицкий.

— Я готов, — сразу откликнулся Павел Сергеевич, — с молодежью, хоть куда.

— Инна Георгиевна, — Троицкий принял деловой вид, став тут же смешным, пьяным мальчишкой, — мы с Сеней хотим начать… пока еще главный не взялся… репетировать «Чайку».

— Вы это, мальчики, серьезно? — Глаза у Инны улыбались. — И какую же роль вы мне определили?

— Ну, конечно, Аркадину.

— А я думала Нину… или я уже, по-вашему, дозрела до Аркадиной? — Маленький бесёнок притаился в её зеленых кошачьих глазах.

Троицкий даже обиделся.

— А вы, Пал Сергеич, не хотите сыграть Сорина?!

— Хочу. Очень хочу.

— Значит, вы согласны? — Троицкий переглянулся с Вольхиным.

— Даешь актерскую коммуну, ура! — шумел Павел Сергеевич. — «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке».

Ланская, Троицкий, Сеня, Павел Сергеевич продолжали держаться вместе и после окончания банкета. В раздевалке было столпотворение.

Паша вертелась рядом с Уфимцевым, умело оттирая от него других актрис.

— Эт-та зн-а-ает, куд-да нап-править свой т-те-ем-перамент, — продравшись сквозь заикание, похвалил её дядя Петя. — Ты у нас, Паша, к-как п-переходящее красное знамя, — крикнул он, подергивая головой и улыбаясь.

XV

На улице валил крупный мягкий снег.

— Давайте всю ночь гулять, — предложил Павел Сергеевич, взволнованно оглядев молодежь. — Сережа, только вы легкомысленно одеты.

— Правда, — удивилась Инна, — где ваше пальто?

— В Москве, в ломбарде, — засмеялся Троицкий.

— Надо съездить и выкупить.

— Я согласен, поедем сейчас.

— Поедем, — беззаботно махнула рукой Ланская.

— И я с вами, — ни за что не желал отставать от них Павел Сергеевич.

— А куда опять подевался Сеня?

Троицкому пришлось вернуться в театр и силой притащить его с собой.

— Мне пора домой, — оправдывался тот.

— Идем, Семен, идем, — звал Павел Сергеевич, — смотри, я, старик, иду.

Редкие прохожие, отважившиеся выйти в такой поздний час, неловко семенили по склизкой ледяной жиже, втянув головы в воротники пальто, торопясь поскорее проскочить мятущееся белесое пространство.

— Это уже метель, — в восторге смеялась Инна.

— Вот сейчас бы набрести на трактир или хотя бы на кафе, а там тепло. Мы сбрасываем наши намокшие пальто… конечно, — подмигнул он Троицкому, — у кого оно есть… А тут тебе и селедочка, и картошечка со сметаной, икорка какая-нибудь зернистая…

— Смотрите, — перебил его Троицкий, — там что-то светится. Пал Сергеич, а вдруг вы волшебник… скорее!

Впереди тускло светились запорошенные снегом толстые стекла витрины. Сухо трещала люминесцентная вывеска «Ритуальные услуги».

— Нет, туда нам не надо, — отшатнулся Павел Сергеевич. — А… братцы, айда, ко мне.

— Что вы, — удивилась Инна, — так поздно?

— А кому поздно? Нам еще не поздно. А будет поздно, — оглянулся он на вывеску, — Пал Сергеич уже никого не позовет.

Они поднялись на второй этаж.

— Заходите, — шепотом пригласил он. — А, собственно, почему мы шепчем? Раздевайтесь и проходите в комнату.

— Клаша, — громко позвал он.

Было слышно, как за дверью комнаты скрипнула половица, но на зов Павла Сергеевича никто не вышел.

— Очевидно, уже спит, — извинился он. — Родственница, погостить приехала. Одинокая, как и я. Скучно ей одной, пусть поживет. Хотите, устроимся на кухне. Там и к холодильнику ближе.

Все молча прошли на цыпочках в кухню, чувствуя себя неловко, будто непрошено забрались в чужую квартиру. Старик суетился, заботливо усаживал, говорил то громко, то вдруг переходил на шепот:

— Посидим сейчас, поболтаем. Как мы хорошо это с вами придумали.

Он достал из холодильника закуски, из шкафчика горку тарелок. Всё старался делать как можно тише, а при неловком движении замирал, потешно пугаясь, весело кивал им, мол, ничего, я тихо, всё в порядке.

— Пал Сергеич, — Инна встала, обняв его сзади за плечи. — Не надо, мы есть не хотим… и поздно уже.

— Нет, нет. Я вас никуда не отпущу. Прошу. А мы по рюмочке. Имеем право.

Он сел за стол, всем налил водки, и заговорил, всё больше и больше оживляясь.

— Что значит поздно! Разве для артиста это поздно? Детское время. Эх, молодые люди… Мы… Нет, мы не разбегались так рано по домам… Помню, в театре Шекспира играли в пяти актах с антрактами, спектакли заканчивались заполночь… И ничего, хватало сил и для себя, и для своих коллег… (Он прислушался, и продолжал, понизив голос.) Я пел романсы, у меня был красивый голос… И-и-и, какие комплименты я выслушивал… Ну, сдвинем бокалы, тьфу, то есть рюмки. Я всегда был в компании виночерпий… «Пью горечь тубероз, небес осенних горечь… Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ… и в них твоих измен горящую струю… Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим. Надежному куску объявлена война. Тревожный ветр ночей — тех здравиц виночерпьем, которым, может быть, не сбыться никогда». Вот что, давайте мы сделаем глинтвейн, или лучше сварим пунш. У меня где-то ром припасен. Но… сначала выпьем, все-все и до дна… Не хочу я спать. Может быть, жизнь и есть сон, как намекнул нам некто Кальдерон, но… сон, поверьте, уж точно не жизнь. Еще отоспимся, мои дорогие… А пока — я вам сейчас спою, возьму только гитару. Как хорошо, что вы зашли. С нами дама — открываем бал, там музыка. Приглашайте, Сережа, даму, сдвигайте мебель, откройте форточку, то ли еще будет. Ну, что вы сидите, за дело!