Обезьяны и солидарность - [4]

— Ай-ай. Как жестоки маленькие нации. — Витторио незлобиво улыбнулся. — По правде говоря, до сих пор об эстонцах мало что можно было услышать.

— Кстати, где начинается точка отсчета? — поинтересовалась я. — Какая нация считается уже маленькой? Вы не знаете, это где-то установлено?

В эту минуту официант долил нам Chianti, вина трудящихся, как называли его ребята, так что тема Клизии и маленьких захватов власти стихла. Но когда мы встали из-за стола, Марио объявил, что напишет гениальную оперу и о «старушонке». Мы обменялись поцелуями с Витторио, он загадочно улыбнулся, запрыгнул на свою «Веспу» и исчез. Мы с Марио пошагали дальше, в Трастевере, сели в баре под названием Ombre Rosse и принялись комментировать лица людей. Судя по некоторым, забота о себе придавала сияния и преображала удрученность в радость.

— Посмотри, — Марио указал взглядом на соседний столик, в сторону парней в стильной одежде с желированными прическами и по-детски лукавыми глазами. — Бедняжки, — грустно улыбнулся Марио, — таких у нас здесь навалом. Но при определенных условиях сердечная доброта в них все-таки сохраняется.

— Так пусть жизнь найдет для этого верные каналы! — провозгласила я, высоко поднимая стакан с «кровавой Мэри». Бангладешский мальчик с букетом роз вознамерился подарить нам цветы по два евро за штуку, но мы этого не допустили. Внезапно принялись целоваться, прижались друг к другу и не отрывались до закрытия бара, до двух часов.

— Пойдем ко мне, да? — пригласила я, забрасывая сумку через плечо.

— Ах. К сожалению, я сегодня не могу. Мне завтра к восьми на съемку.

— Так я разбужу тебя в семь. Закажем такси на четверть восьмого.

— Честно. Не могу.

— Послушай! Ты же молодой! — На меня накатывало отчаяние. Я предала свои собственные установки, я вышла из себя, произносила дурацкие речи и теперь просто жаждала чьей-то физическо-душевной поддержки. Малыш Марио, который и сам частенько изъявлял желание поиграть в надменных, саркастических и достойных любви близнецов «Wälsungenblut»[4], сейчас намеревался мне отказать. Уткнувшись в его волнистую шевелюру, я боролась с растущим отчаянием. Марио тяжело вздохнул.

— Я завтра позвоню. А ты непременно поезжай домой на такси! Не вздумай идти пешком.

— Хорошо.

— Подожди, давай поймаем тебе такси.

— Ах, да я сама. Я пойду на Корсо Витторио и там сяду. Правда. — В задницу. Не способная на трезвую гордость, я поцеловала его еще раз, долгим и жадным поцелуем. Марио подобрал свой дряхлый велик, оставленный у статуи Трилусса, и, помахав мне, уехал.

Я решила проветриться и сделать еще один круг в Трастевере, хотя почти все бары были уже закрыты. Последние клиенты вытекали из них, в веселье некоторых ощущалось своеобразное ночное раздражение. Мимо меня прошла компания непривычно долговязых немецких парней в красных рубашках. И тогда я увидела Клизию.

В первое мгновение подумала, что ошиблась, поскольку встретить во втором часу ночи в Трастевере даму ее возраста было более чем неожиданно. Спешно перейдя через Piazza Trilussa, я подошла ближе, чтобы убедиться, что мое беспокойное чутье меня не обмануло. Услышала знакомый крякающий голос. Клизия, прощаясь со второй дамой своего возраста, кивнула ей, даже не улыбнувшись, в окошко такси. Таксист с лицом Макиавелли подмигнул мне и уехал. Я подошла к Клизии.

— Добрый вечер.

— Нет! Меня не интересует! — Не знаю, что она имела в виду, видимо, решила, что я продаю наркоту. Но спустя мгновение она меня узнала, и лицо ее приняло желчное выражение:

— Добрый вечер. Вы? — Ее колкость прозвучала столь намеренной, что казалась почти трогательной.

— Так поздно гуляете? — спросила я.

— Мы с подругой ходили выпить коктейли. Она художница. Завтра возвращается во Флоренцию.

— Ясно. А что она за художница?

— Опять начинаете? Вы ее не знаете, это точно.

— Ох. Менее всего мне хочется начинать все снова.

— Она занимается керамикой. У нее в Риме были две выставки.

— Я хотела вам сказать, что этот наш… спор там, в кинотеатре, основывался на неверных представлениях. Признание другого человека не может происходить спонтанно. — Мне вспомнился Oxygen Bar, который в это время еще мог быть открыт. — Пойду выпью чашечку кофе.

— В такое время? Где?

— Здесь недалеко есть один бар.

— Я хочу взглянуть.

— Хорошо. Я покажу. — Отлично. Этого я и хотела, продолжим тему.

Oxygen Bar, действительно, был открыт. «Только пятнадцать минут, дамы!» — предостерег коренастый бармен с козлиной бородкой. Впечатленный моим глубоким взглядом и улыбкой, он, тем не менее, согласился смешать мне «кровавую Мэри». Клизия тоже заказала алкоголь, какой-то ромовый коктейль. Ее птичье лицо выражало надменность.

— Вы подумали? — спросила я.

— О чем?

— О том, что для мира и для вас самой было бы полезнее, если бы вы рассуждали более гибко. — Черт, что я закручиваю. Если она спросит, чем это полезнее, я не смогу ответить кратко и убедительно. Что это повысило бы ее способности к выживанию? Но она мне не поверит.

Но она не спросила, чем это полезнее, а сразу взялась за старое.

— Хорошо. Объясните мне в таком случае, чем может обогатить мою жизнь латвийская культура?