Новогодний роман - [65]

— Цыц, Звон. — сердито оборвал Звонкова Дудилов. — Потом между собой решите. Видишь гости у нас.

— Merchaba. — сказал один из вошедших во время перебранки в гостиную турок и добавил по-русски, совершенно чисто.

— Здравствуйте.

Он не был похож на хрестоматийного турка в атласных шальварах, красной феске с тонким лошадиным кемалем и восточным многослойным базаром вместо характера. Мало того, что он не имел никаких усов. Не в этом дело. У нас пятую графу в паспорте отменили тоже. Мало того, что у него было застенчивое дамское брюшко, пухлая шея, слабые руки и широкие бедра — основание равнобедренного треугольника. Не каждый турок янычар, не каждая иголка — ятаган. Основным являлось то, что он был белее снега, белее белого. Совершеннейший альбинос. Представьте себе. Белые прямые, а не выпрямленные волосы ниже нормы, следуя застоявшейся моде. Под этими волосами сахарная голова с тяжеловатыми наспех сляпанными чертами. Красные кроличьи глаза с расширенным сладострастным зрачком и розовые, пропускающие солнечный свет, уши. Надежная преграда разве что для альфа лучей.

— Шабан Кораман. — представился альбинос.

В это верилось с трудом.

— Мустафа-эфенди. — почтительно назвал имя своего спутника Шабан Кораман.

Мустафа — эфенди был высоким, выше Подифора Савельевича. Излишне жирен в силу возраста. Лоснились выбритые до синевы щеки и подбородок с вертикальной ложбинкой. Глаза ушли далеко внутрь под защиту нависших над ними густых и ухоженных бровей. Снизу глаза были окружены врожденными пигментированными пятнами. Нос был тонкий и прямой. Он заканчивался обихоженными усами (минимум раз в неделю, десятиминутный сеанс у личного парикмахера) и плотоядными губами. Мустафа-эфенди носил землистого цвета узкополую шляпу с перышком. Был мудр, расчетлив, отважен и пальто его с чернобурым воротником лежало на заботливых руках Шабана Корамана, а не на вешалке. Вид Мустафы-эфенди как нельзя точно подходил к словам плаката у железнодорожных полосатых и опасных переездов. «Не торопись. Поезд мгновенно остановиться не может». Мустафа-эфенди сел на кончик стула, подогнул под себя остроносые с бежевыми боковыми вставками туфли. Приготовился к прыжку. Шабан Кораман положил хозяйское пальто на колени, так чтобы драгоценный воротник безопасно свисал, не касаясь пола. Чулюкин по-свойски грохнулся рядом с Рыбой. Ивана Никифоровича кануло вперед и назад. Звонков остался у двери. Сжатыми кулаками наполнил карманы. Вошла Изольда. Она принесла гигантскую, утомленную в духовке, печеную индейку. Поставила ее в центре богатого стола. Зачем-то индейка была прошита вдоль середины деревянными зубочистками с бумажными зонтиками. Изольда отошла от стола и встала, как часовой на посту, у солончакового растрескавшегося подоконника, где за занавеской она могла видеть рукастое алое. Были слышны взрывы ранних петард за окном на улице. Нетерпеливые голоса невыдержавших ожидания людей. Подифор Савельевич медлил. Что-то подсказывало ему. Спешить не стоит. Размеренно нужно было подходить к делу. Сановно. Издалека начал Подифор Савельевич.

— Да. — отрываясь от дум, Дудилов поднял свою ратную голову. 58-й размер фуражки.

— Ты, что и в правду турок? — спросил он у белоснежного Шабана.

— В Синопе родился. — отвечала живая реклама отбеливателя для стиральных машин.

— А русский откуда так хорошо знаешь?

— В Анталье долго живу.

Понимающе кивнул головой Подифор Савельевич.

— Это где-то под Курском. А это? — Подифор Савельевич сделал рукой круг вокруг своего лица. — Ты не обижайся, конечно, нас так в школе учили. Во Франции французы живут, в Германии немцы. В Африке негры, а в Турции черные.

Сам того не подозревая, Шабан в ответ процитировал древнего царя Соломона.

— Все проходит. Пройдет и это. — потом добавил.

— Не знаю. Отец, мама нормальные. Братья и сестры, как надо. А я говорят, генетический сбой. Тяжело быть белым.

Мустафа-эфенди негромко сказал что-то Шабану. Тот выслушал и также негромко ответил.

— Он что совсем ничего не понимает. — поинтересовался Подифор Савельевич.

— Наоборот. Мустафа-эфенди понимает все. Сказать ничего не может.

— Хороший у вас язык. На наш похож. С оттяжкой можно приложиться. Как это. Бен ютюйю тамир этирмен истийорум. — по слогам медленно произнес Подифор Савельевич.

Его поддержал Иван Никифорович.

— Боркун не кадер. Гюле-гюле. Сосисон.

Чулюкин не остался в долгу.

— Гечит капалы. Рафадан йумурта. Ийи актамлар.

Звонкову было что сказать.

— Мутлана. Дёрт кулаклык. Дондурма.

После столь содержательных реплик с мест взгляд Мустафы-эфенди оттаял. С лица Шабана Корамана не сходила улыбка. Можно было подумать, что Турция действительно находится где-то под Курском. Но что это?

— Давайте-ка — Подифор Савельевич приподнял первую попавшуюся бутылку. — За встречу.

Мустафа покачал головой. Шабан извинился.

— Нам нельзя.

Или в районе Казани, но однозначно, где-то неподалеку находилась Турция. Шабан Кораман осторожно осведомился у Подифора Савельевича.

— Может быть, мы приступим?

— Чего ж. Давай приступим. — Подифор Савельевич развел руками. Но посмотрев на Шабана, не сдержался. Привлекал его этот человек — фотографический негатив.