Новогодний роман - [67]

— Могучая кучка.

Плечо Чулюкина уже ждало его.

Подифор Савельевич самодовольно запрокинул ногу за ногу и покачался на стуле.

— Звон. Давай следующий мешок.

Звонков высыпал деньги на стол. Дудилов не обращая внимания на, казалось бы, законченное дело отправился приставать к Изольде.

— Изольдочка, фея, что же ты грустишь одна. — кружил над Изольдой Подифор Савельевич черным вороном. Изольда, сложив руки крестом на груди, отрешенно смотрела в сторону, никак не проявляя интереса к настойчивым поползновениям Дудилова костлявой, сильной и вдребезги пьяной черной птицы. Подифор Савельевич пытался напугать ее своими растопыренными клешнями, сутулыми плечами и неуверенными несинхронными движениями в районе бедер.

— Давай, мамочка, потанцуем, красотулечка. Колышется дождь. Тра-ля-ля-ля.

Изольда вскрикнула. Дудилов смог подобраться к ее мягким безвольным частям. Он крепко обнял ее и попробовал приподнять.

— А-о-у — за прошедшие годы Изольда заметно потяжелела или Подифор Савельевич потерял былую хватку. Ему удалось немного приподнять Изольду, но на этом его потуги, ярко выраженные на пунцовом от усилий лице, закончились. Изольда сильно ударила его в грудь и Дудилов отпрянул. Но не затем, чтобы отступить, а для того, чтобы перегруппироваться и снова подкатиться к Изольде вкусной колбаской по Малой Спасской.

— Иди ты черт. — волновалась потрепанная в схватке Изольда и била в железную грудь. — Смотри, нерусский чего-то всполошился.

— Понятное дело. — не прислушивался к ней Дудилов. — Он, рассомаха, на тебя тоже глаз положил. На бабочку мою. Фигулю ему под усы, а не тебя, моя сладкая.

— Говорю тебе, ругается. — Изольда оттолкнула Дудилова.

— Что? Что такое? — Дудилов развернулся. Его немного занесло, но усилием воли ему удалось привести себя в состояние покоя. Мустафа-эфенди достаточно громко и непонятно для Дудилова высказывал свое негодование Шабану. Кораман пылко оправдывался. Дудилов перевел помутневшие глаза на Звонкова.

— Савельевич, говорят они. Вроде бы это кукла.

Шабан веером швырнул деньги на стол.

— Они фальшивые. За кого вы нас принимаете, господин Дудилов?

Мустафа-эфенди выставил в сторону Дудилова указательный палец и рубил им воздух, при этом ругался, попутно освобождаясь от умиротворяющих пожатий Шабана Корамана.

— Не пыжись, ты. — раздраженно сказал Подифор Савельевич и дал задание Звонкову. — Звон. Успокой его.

Звонков двинулся к Мустафе-эфенди. Тот моментально вскочил на ноги, схватив со стола какой-то предмет. Дремлющий Иван Никифорович с размаху шмякнулся на пружинистый диван. Чулюкин рванул с места, чтобы остановить назревавшую драку.

— Господа, господа. — Чулюкин встал между Звонковым и Мустафой-эфенди. Майор давно отвык от кровавых рефлексивных мясорубок, сотрясавших страну и город десяток лет назад. Для решения возникающих трений он использовал разум. Напрасно. Нельзя так делать в стране, где череп с костями на незнакомой двери, звучит как «Добро пожаловать», а железнодорожная колея намного шире чем где бы то ни было, где можно стоять в маршрутном такси, пить стеклоочиститель, и проглотить на слабо электрическую лампочку где размышлять о правильности первого шага, начинают тогда, когда пройдена добрая половина пути. Мустафа-эфенди как безопасная зажигалка, мог пылать яростью долго и ровно, без опасных последствий для окружающих. Особенно, если хранить его в сухом безопасном месте и беречь от детей. Хладнокровный Звонков поступил иначе. Внутренний священный огонь топил внешние ледяные покровы. Он обжигал Звонкова. Он поджаривал его также как и бока далеких предков посреди безмолвных снежных, еще не покоренных пустынь. Мустафа-эфенди мог сколь угодно много тратить свое пламя. Там, где он родился, всегда тепло и люди не знают истинной ценности такого огня. Звонков не мог поступить также. Он должен был направить скопившуюся энергию в нужное русло. К этому стоит добавить и горечь утраты. Неотомщенные елки стояли перед ним. Все сошлось в одном месте в одно время. Не слушая Чулюкина, он ударил майора под ложечку и без особого раздумья треснул Мустафу-эфенди прямо в лоб. Он мог бы сделать и больше, например открутить у Чулюкина руку или ногу, чтобы посмотреть, что там находится, но не успел. Сзади на него налетел Шабан Кораман. Генетический сбой прыгнул ему на шею и начал душить, но прежде со всей почтительностью развесил безопасно на плечики орехового стула хозяйское пальто. Звонков, отставной бригадир времен Мавроди и дележки Крыма, зарычал и попытался сбросить Шабана. С фронта на него наскочил быстро пришедший в себя Мустафа-эфенди. Не переставая ругаться, он колотил Звонкова по лицу, схваченной со стола фарфоровой перечницей.

— Подифор Савельевич, успокой ты их. — сложившись от боли к Дудилову брел Чулюкин. Одинокая благоразумная сосулька в горящем, подбирающемся ближе круге.

— Сейчас. Сейчас я их успокою. — Подифор Савельевич совершил обходной маневр. Через диван и мирно почивающего Ивана Никифорровича он рванул прямо в самую гущу свалки. Сражающиеся разделились на парочки. Звонков мотался из стороны в сторону, пытаясь наконец сбросить Шабана. Он мерно и доходчиво стучал Шабаном по стене. Хватка не ослабевала. Подифор Савельевич и Мустафа-эфенди сцепились в объятьях и попеременно выкорчевывали друг друга из земли, пытаясь поднять вверх. На безопасном отдалении вокруг битвы бродил пришедший в себя Чулюкин. Чуял падаль. Чего-то не хватало для полноты картины. Немного женского визга пришлось бы в самую пору, добавив недостающей пикантности. В этом ключе надежды на Изольду не было никакой. Она была не из таких. Скурпулезно подсчитывала Изольда убытки, предвкушая какой счет она выставит Дудилову за порушенный стол и разбитое блюдечко, а также за потерявшую товарный вид перечницу. Ситуацию неожиданно разрешил протяжный и настойчивый дверной звонок. Противоборствующие стороны замерли.