Новогодний роман - [69]

— … Предназначенный — повторяла влюбленно Надежда из кузова. Крепчал Ягуар Петрович. Небо собой застилал.

— Он великий и непогрешимый дал направление и пробил дороги.

— Дал… и пробил…

— Наделил разумом и чувствами. Вырвал из животного естества. Он грозен и великодушен. Он сама истина. Сама сущность. — Ягуар Петрович мало что не кричал. Волнами от него расходилась подавляющая энергия. Завороженные Сергуня и Запеканкин, не отрываясь, смотрели на него и повторяли, повторяли.

— Сама жизнь. Но идти нам.

— Но идти нам.

— Нам идти!

— Нам идти!

— Во веки веков. Аминь.

— Аминь. — выдохнули разом Сергуня и Запеканкин, и Надежда. Выдохнули и ослабли, изрядно потрепанные волей.

— Хорошо. — сказал Ягуар Петрович. У его рта вновь появилось, исчезнувшее было во время странной и непонятной молитвы волокнистое облачко.

— Надеюсь на тебя, сестра. — Ягуар Петрович посмотрел на Сергуню. — В тебе сила веками проверенная есть. Я вижу.

Просто так он это брякнул или действительно что-то увидел, объяснить было некому. Ягуар Петрович уехал. Петр пытался выяснить у Сергуни.

— О чем это он? Какая такая сила?

— Не знаю, Петя. — ответила Сергуня и добавила твердо, необсуждаемо.

— Пойдемте, Петя. Нам пора.

Повинуясь, Петр пошел за ней, так ничего и не поняв. Их выгрузили там, где от двухполосной неземной гладкости «олимпийки» уходила к полукружью мозаичной многоэтажки дорога, неважно прикрытая асфальтом грубого помола. Запеканкин для удобства обхватил мешки руками и прижал их к бордовому кафтану со средневековым ласковым на ощупь орнаментом. Экипировку для столь многочисленного священного воинства собирали по всему городу. Траченое молью одеяние для Запеканкина Ягуар Петрович выцарапал в гардеробной кунсткамере облтеатра. Некогда оно символизировало неправедную роскошь боярина-предателя в народно-патриотических пьесах. Иудушку с квашенным капустным листом в рыжей бороде, хищным носом и высокой, как печная труба, шапкой. Теперь кафтан условно должен был сойти за наряд Деда Мороза. Такая планида была у этого кафтана. Такой мактуб. Сергуня шагала быстро. Запеканкин с трудом, но поспевал за ней. На ходу они перебрасывались словами.

— А вот здесь я живу. — Запеканкин, чтобы показать свою притихшую избушку в мозаичном полукружье, перешел на приставной шаг. — Тут раньше все такие дома были. Свои. Потом.. — Запеканкин приостановился, чтобы локтем попробовать вернуть на место постоянно сползавший на глаза красный колпак, отороченный свалявшейся ватой. Ему это не удалось, и он бросился догонять Сергуню. Колпак болтался на голове в такт торопливым шагам, как маятник в напольных часах.

— Потом. — продолжил Запеканкин, когда нагнал Сергуню. — Потом, когда армия из Германии вернулась, всех сломали вокруг, чтобы дома построить. А нас почему то не сломали. Не знаю почему. Тогда очень легко было отдельную квартиру получить, но бабушка почему то не захотела. А папа везде бегал и ничего не набегал. Потом бабушка умерла и папа… Так нас и не сломали… — вздохнул Запеканкин.

— Что вы, Петя. Это же очень здорово иметь свой дом. — возразила Сергуня.

— Так ведь удобств никаких. — воскликнул Запеканкин. — и следить за ним. Это тяжело.

— И что же? Вы просто не понимаете, как вам повезло. Иметь собственный дом. Это же здорово.

— Так и Антон говорит.

— Вот видите. Вам просто повезло, Петя. У меня, например, никогда своего дома не было. Всегда я жила у кого-то и с кем-то.

— У Антона такая же проблема была. — неслышно проговорил Запеканкин.

Петя чуть не налетел на внезапно остановившуюся Сергуню.

— Мы должны где-то оставить один из мешков. — Сергуня поднесла к лицу листочки с адресами. — Петя, мы же можем оставить его у вас?

— Нам придется долго ходить?

— Да нет. — сказала Сергуня после того как присмотрелась к белеющей табличке над первым подъездом от дороги. — В седьмом номере всего четыре подарка это один подъезд. В восьмом всего один подарок.

— Тогда нам незачем ходить туда-сюда. К тому же Антон будет готовить праздничный стол, а он не любит когда ему мешают.

— Что же нам делать? — спросила Сергуня.

— Мы можем оставить мешок у Бомбибо. — загорелся Запеканкин.

— У кого? — удивилась Сергуня странному имени.

— Пойдемте. Это здесь. Мы оставим у него мешок. Спустимся и начнем подниматься по порядку.

Запеканкин взбежал по ступенькам и набрал несколько огненных цифр в окошечке навесного домофона. Откликнулись быстро. Такое было время. Запеканкин не успел ничего сказать, как домофон пьяно всхлипнул:

— Заходите. Ждем.

Запеканкин со своими мешками, похожий на завзятого любителя арбузов, повернулся к Сергуне.

— Пойдемте.

Гудящая кабина лифта с обожженными и размалеванными стенами привезла их на конечный этаж. Запеканкин не остановился на лестничной площадке.

— Пойдемте. Это выше.

К близкому и давящему прокопченному потолку были приклеены сигаретные окурки. Железная чердачная дверь не была заперта. Запеканкин и Сергуня вошли в довольно пространную и туманную комнату. Сергуня встала у изломанной в талии лестницы, ведущей на крышу. Под ногами шелестел мягкий и серенький песочек. Далеко в углу к толстым и приземистым колоннам был подвешен ячеистый дачный гамак. В нем возлежал разбросанный лохматый человек с портвейной бутылкой на груди. Он покачивал необутой грязноватой ногой со слезшими и не до конца обновившимися ногтями с желтой каймой. Здесь было тепло. Рядом с гамаком на неуклюже сколоченных козлах лежал обрубок асбестовой трубы, обмотанный раскаленной проволокой.