Ночной корабль - [18]

На речном берегу высоком,

Перепачканы руки мои,

До локтей земляничным соком.

Крут подъем, идти нелегко,

Ветерки полевые жарки,

Но запенилось молоко

В деревянной бадье доярки.

Вот и хлеб нарезан ржаной,

С никогда не забытым вкусом.

Водит ручкой мальчик льняной

По моим заграничным бусам…

У него неспроста глаза

По-речному прозрачно-сини.

С половецким именем – Гза

Век за веком течет в низине.

Сто дороженек – сто страниц –

Исходила я спозаранок,

Под заливистый щебет птиц –

Коноплянок, стрижей, овсянок –

Набрала в лукошко грибок:

Красных шапочек, белых ножек.

Побывала у стариков

В полумраке лесных сторожек,

Сполоснула из родника,

Обожженные солнцем плечи,

И упала на книгу рука…

Суждено ли дождаться встречи?..

Стал короче мой трудный день.

Сколько их прошумело мимо.

Одолей, трава-Одолень,

Всё, что в жизни неодолимо.

Зелена в лесу светотень…

Одолень моя, Одолень…

1966

СТРАНА ЧУДЕС

Страна Чудес была знакома с детства.

На чердаке, где зной и пауки,

Я получила от отцов в наследство

Большие, как гробницы, сундуки.

В них старых книг подранивали крылья,

И целый мир передо мною рос,

Под балками, припудренными пылью,

В лучах заката цвета желтых роз.

Запутанно, волшебно и неверно

Баюкали страницы тишину,

И улетал волшебный шар Жюль Верна

На медленно всходившую луну.

А гномы в колпачках, из сказок Грима,

В подземном закаленные огне,

С поклоном шутовским бежали мимо,

Взмахнув лопатой в слуховом окне.

Но, с жадностью читая том за томом,

Не угадала я сквозь книжный бред,

Что чудеса лежали рядом с домом,

Что в каждой грядке пламенел жар-цвет!

В часы тоски, когда меня сковали

И семь замков повесили на дверь,

Открылись мне из необъятной дали

Все чудеса, доступные теперь.

Моя страна, расцветшая в багрянце

Великих зорь, ты позвала меня,

И по волнам твоих радиостанций

Скользит струя подземного огня.

В тебе сбылись: и папоротник рдяный.

Кащей Бессмертный, и Хрусталь-Гора,

И звонкий смех царевны Несмеяны,

И черных недр алмазная игра.

Как белый сокол в зареве заката.

Над куполами реет и поет

Победоносный внук аэростата,

Весь золотой от солнца самолет.

Колумбами по океанам ночи,

К междупланетным тайнам тишины!

Путь от Москвы до Волг и не короче,

Чем от кремлевских башен до Луны.

И если нет отверженным возврата,

То жизни не бывает без любви.

Там родилась я, там жила когда-то…

Страна моя, мечта моя, живи!

В чердачное, полуслепое око,

Прорезанное в небе, лился свет…

Страна Чудес, тебя со мною нет,

Но тот же свет в моем окне – с Востока.

1963

РОССИИ

Возьми мой талант, и мои неуставшие руки,

И опыт, и память, и гнева отточенный меч,

И верное сердце, что выросло в долгой разлуке,

И строгую лиру, и мягкую женскую речь.

И посох возьми, что стучал о холодные плиты

Чужих городов, и веками накопленный клад,

И краски моей, нищетой расцвеченной, палитры,

И парус скитальца, лохматый, в узоре заплат.

Сложи их на площади, в снежном твоем Ленинграде,

Костер запали, пусть огонь высоко возгорит,

И легкими стаями к небу взовьются тетради,

Как желтые листья, когда леденеет гранит.

Ведь только из страшных горений рождается слово,

И если ты спросишь, стихам моим веря живым:

«Готова ли дважды сгореть?» – я отвечу: «Готова!»

И русская муза протянет мне руки сквозь дым

РУССКИЙ ЯЗЫК

Мы говорим на языке,

Который стал бледней и суше,

Как стали суше, вдалеке

От чернозема, наши души,

Как мельче стали и скупей

Запасы слов, что по дорогам

Мы унесли в мешке убогом

Из золотых своих степей.

А мимо нас спокойным шагом,

В спокойном цоканье подков,

Идут, идут под красным флагом

Живые рати свежих слов

Пусть, выгорая, знамя бьется,

Пусть побледнел пурпурный цвет,

Но слово блещет, слово вьется,

И гибели для слова нет!

Оно идет, идет, всё шире,

Проникновеннее, острей

Над снегом, шелестящим в мире,

Над зыбью северных морей,

Над каждым днем, над каждой птицей,

Над звездами морозной тьмы…

Над европейскою больницей,

В которой задохнулись мы.

ПАЛЕХСКИЕ МАСТЕРА

Евгений Онегин в пальто с пелериной,

Ковровые сани, дорога в Москву…

В затейливых яблоках конь длинногривый

Копытами топчет не снег, а траву.

Но сани в траве так легко допустимы,

Так колки иголки причесанных хвой!

Наверно, бывают зеленые зимы,

С густой, апельсинно-лимонной травой,

Бывает и небо чернее агата –

От черного лака листва зеленей, –

Не каменный уголь – лишь фон для заката,

Для трав, для раската червонных саней.

О Палея, о Палех, о мастер в избушке,

На зимней опушке мохнатых лесов!

Чуть брызнули краски в речные ракушки,

И кисти запели на сто голосов.

В ракушках-игрушках горят самоцветы,

Бери их на кисточку, перевенчай!

А к лампе пришпилен обрывок газеты,

И стынет в стакане недопитый чай.

Но руки бессонные, в медленной ласке,

Скользят над работой, забыв про часы.

На черной шкатулке рождаются сказки,

И мастер бормочет в седые усы.

Он может дивиться своей небылице,

Где сани и ягоды, ночь и заря,

Как будто упали на Палех жар-птицы,

Цветным опереньем над лесом горя.

Осталось подкрасить цилиндрик и пряжку,

Полозьев изгиб подчеркнуть ободком,

Чуть-чуть позолоты прибавить в упряжку,

Не целою кистью – одним волоском…

Он сладко зевает… Устал не на шутку.

Баюкала сутками в трубах метель.

Теперь бы спокойно свернуть самокрутку,

Табак раскурив, завалиться в постель!

Наутро, гордясь переливами лаков,