Ночной корабль - [10]

Шрифт
Интервал

1935
* * *
В дождливый день пустынны переулки,
И город болен. Город сам не свой.
Он весь затих. И только грохот гулкий
Тяжелых фур по мокрой мостовой
Тревожит камни сонного квартала.
Вот в высоте окно раскрыло глаз
И слушает, как медленный рассказ
Нашептывают сумерки устало,
А дождь роняет стекла хрупких бус
И в дверь стучит, настойчивый и хлесткий.
Ленивый зверь, на дальнем перекрестке
Качаясь, проплывает автобус,
И снова тихо, и безлюдно снова,
В воде канав, дрожа, струится тьма…
Мне так близки безмолвные дома
И церкви, потемневшие сурово!
Моей душой, не знающей измен,
Люблю дождя серебряную пряжу,
И ржавчину порой любовно глажу,
И, проходя, рукой касаюсь стен.
Есть целый мир, бездонный и прелестный,
Открытый тем, кто тих и детски прост,
И могут быть прекрасней дальних звезд
Морщины тумб и каждый дворик тесный.
И мыслям чужды зори ярких дней,
К стране цветов стремленье белых палуб!
Вот так идти, среди неслышных жалоб,
Среди больных изъеденных камней.
Стать маленькой, как лампы свет несмелый
На высоте седьмого этажа…
Зажгли огонь, и вспыхнул газ, дрожа.
В седом огне весь перекресток – белый!
А за углом такой наивный дом:
Крест-накрест балки, вывеска из жести,
И впереди, на самом видном месте,
Гигантская улитка под зонтом.
Кривую лавку сторожит лукаво,
Вся золотая, – сказочный гротеск, –
А на прилавке рыб жемчужный блеск,
И длинные, запутанные травы,
Где раковины прячут веера.
Не это ли обрывок сна нежданный?
Никто не знал, что осенью туманной
Колдуют в переулках вечера!
Не сказок ли шуршащие страницы
Читаю, незаметно проходя,
Под мерный плеск и шорохи дождя
Роняющего бисер на ресницы?
И мне одно понятно: в этот час,
Когда холодный воздух полон дрожи,
И улица, и я – одно и то же.
Сочувственно фонарь прищурил глаз.
У входа в лавку, на лотке упругом,
Коралловый омар шевелит ус,
А под дождем, под легким танцем бус,
Разложены лимоны полукругом.
1933
* * *
Сколько лет подряд: окно, шарманка,
Через мутный ручеек доска.
Разве это страшно, — маленькая ранка
У виска?
Разве не страшнее день без блеска,
Ночь безлунная, судьба вверх дном,
Старомодная, в бахромках, занавеска
Над окном?
Потянулась всем усталым телом.
Трудно тем, кто дотерпеть не смог…
И нажала быстро пальцем помертвелым
На курок.
Пистолет дымится, остывая
На цветке потертого ковра.
Значит, не свершилось? Значит, я живая,
Как вчера?
Кровь струится из горячей ранки,
По лицу стекает не спеша…
Но как дивно песня хриплая шарманки
Хороша!
Боже мой, как воздух чист осенний,
Как земля нещедрая близка!
Как всё просто и прекрасно: вечер, тени,
Двор. Доска.
1935
ДЕТСТВО

Лето

Летом на чердаке
Светлые кудри стружек.
Паук лежит в гамаке
Из самодельных кружев.
Пахнет сосной в лесу,
На чердаке – особо:
На чердаке трясут
Бабушкин черный соболь!
Блестит нафталинный снег
На колченогом кресле,
А книги давно во сне
Лежали, – теперь воскресли.
Летом, на чердаке,
Розою пахнет блеклой.
Ветка с цветком в руке
Стучится в битые стекла.
Летом, на чердаке,
Детям и звездам не скучно:
Просыпается в сундуке
Нюренбергский Щелкунчик!
И шуршат, и шуршат кругом
Желтые фолианты…
Щелкунчик, ты не знаком
С детьми капитана Гранта?
1937

Зима

В картонке шляпной, завернувшись в
Гребу метлой но синему ковру
И уплываю в шепоты и шорох,
В мою непостижимую игру
В моей игре ни смысла, ни разгадки,
Но снег идет… Но в окнах стынет сад,
Но занавесок призрачные складки
Висят, как неживые паруса…
Я уношу их грусть в своей пироге.
Плыву, колдую взмахами весла
И огибаю мамонтовы ноги
Опасного дубового стола.
И в воздухе, навстречу, невесомо,
Не шкап, а остров замедляет ход.
На острове, в шалашик Дяди Тома
Лег умирать ненужный Дон Кихот…
Молочный день застыл оцепенелым,
Еще печальнее, еще светлей…
И зеркала, захлебываясь белым,
Стоят лагунами без кораблей.
1937
ПЛЮШЕВЫЙ МЕДВЕДЬ
Мне было восемь лет, и каждый вечер,
В прадедушкином кресле, у окна,
Я пряталась и часовую стрелку
Просила набожно – не торопиться,
Замедлить бег и оттянуть минуту,
Когда, на лоб железные очки
Подняв, на циферблат посмотрит няня
И скажет: Спать пора!
Но алая стрелка не слушаясь, указывая пальцем
На ненавистную мне цифру – девять.
Мол кровать стояла в темной нише,
А на другом конце, под образами,
Среди горы подушек, – странный гном, –
Малюсенькая бабушка лежала
И перед сном укладывала зубы
В свой неизменный голубой стакан.
Мне нравилось подняться на локтях,
Из-за стены выглядывать украдкой
И видеть золотого Гавриила,
Грустившего в киоте, за стеклом,
И бабушку, с ее седой косичкой
И носом Сирано де Бержерак.
Часы в столовой били два удара.
Потрескивала мебель. Сон не шел.
И я, боясь дышать, из-за подушки
Товарища ночного доставала:
То был нелепый плюшевый медведь;
Нос шерстяной, заштопанный лиловым.
И пуговки от туфель вместо глаз.
Так в тишине я, притаясь, играла.
Медведь сидел, протягивая лапу,
И пуговичным пазом отражал
Малиновую звездочку лампады.
Я говорила на ухо ему,
Что уплыву на корабле крылатом.
Где триста тысяч алых парусов,
И капитан продаст мне осьминога,
Которого а буду на цепочке
Водить и по утрам поить какао.
Я говорила о ручных газелях,
О феях и о залах из стекла.
Там будут в париках скользить лакеи
И бабушке в отместку подавать
С лепешкой мятной страшный рыбий жир
И как-то раз, играя, я заснула.

Рекомендуем почитать
Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Говорит Черный Лось

Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.


Моя бульварная жизнь

Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.


Скобелев: исторический портрет

Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.


Подводники атакуют

В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.


Жизнь-поиск

Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».


Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.