Нил Сорский - [90]

.

Иван получил в родительском доме хорошее образование. К тому же он обладал явным литературным талантом. Будучи игуменом собственной обители, преподобный написал для нее устав — «Завет инока Иннокентия». Некоторые исследователи приписывают ему несколько богословских сочинений[463]. Много времени Иннокентий посвятил переписыванию книг и даже составил об этом небольшую заметку с говорящим названием «Яко добро есть писати святыя книгы»[464].

В тексте «О житии преподобнаго Нила Сорского», написанном в Ниловой пустыни, сообщается, что Иннокентий сопровождал своего учителя в Константинополь, Палестину и на Афон[465]. Эти сведения позволяют предположить, что Иннокентий, как и Нил, был постриженником Кириллова монастыря. Вернувшись на Русь, он последовал за Нилом на Сору. Однако в другом источнике — Житии Иннокентия Комельского — события представлены иначе. Согласно этому тексту, Иван Охлябинин пришел в скит к старцу Нилу, здесь принял постриг и стал учеником преподобного. Учитывая то обстоятельство, что в скиту никого в монашество не постригали, более достоверной кажется версия заметки «О житии преподобнаго Нила Сорского». Факт совместного длительного паломничества Нила и Иннокентия на Восток говорит о многом, прежде всего, — о том, что старец полностью доверял своему ученику и чувствовал себя совершенно комфортно в его обществе.

После того как скит был устроен, Нил благословил Иннокентия основать собственную обитель. Возможно, впрочем, что ученик покинул скит уже после преставления преподобного. Уходя из пустыни, монах Иннокентий взял с собой самое дорогое — сочинения «господина и учителя своего, старца Нила». Он поселился в глухом Комельском лесу на берегу маленькой речки Еды в верховьях Нурмы, в 55 верстах к юго-востоку от Вологды. При жизни Иннокентия его обитель, скорее всего, существовала на основе устава Ниловой пустыни, то есть была скитом. Согласно «Завету инока Иннокентия», в его монастырь принимали только тех, кто обещал жить, соблюдая Божественные заповеди и предание старца Нила. «Аще который в пустыни нашей брат наш инок не восхощет управляти свое жительство по божественных заповедех и по написанию господина и учителя моего старца Нила, и по сиему нашему письмени, но убо самочинием и самовольством восхощет водитися, таковаго настоятель и братия да накажут. Аще ли и по наказании не исправится, сего убо настоятель и братиа измещут от пустыня, яко плеву от жита, безо всякоа боязни», — сказано в завещании Иннокентия[466].

По версии Жития, подвижник преставился 19 марта 1491 года. Иногда в святцах указывается другая дата его кончины — 19 марта 1521 года, но она исследователями признается менее достоверной. Обитель Иннокентия Комельского была полностью разрушена в советские годы, ныне на ее месте находится кладбище, поросшее редким лесом. Однако земные недра бережно хранят мощи святого, а это верный залог грядущего возрождения монастыря. Голос преподобного Иннокентия, ученика старца Нила, слышен в его творениях, написание которых он справедливо считал благодарным и богоугодным делом.

Государева служба

Не спасается царь многою силою.

(Пс. 32, 16)

Монастырская жизнь кажется на первый взгляд однообразной и монотонной: пост сменяет праздничные дни, за постом снова следует праздник. Вести из мира почти не нарушают течения монастырских будней. Однако внутренняя духовная работа, невидимая постороннему глазу, производит колоссальные изменения в человеке, приобщает его к иной — вечной — жизни, выводит на другие орбиты. Жизнь в миру событийна, она полна каждодневной суеты; вереницы неотложных дел связываются в железную цепь, которая порой не оставляет человеку никакой возможности вырваться из замкнутого круга.

Жизнь Андрея Майко состояла из череды важных государственных дел и трудоемких забот житейских. На службе дьяк занимался, главным образом, вопросами внешней политики Московского государства. Он участвовал в переговорах, ездил с посольствами, в его подчинении находились подьячие, писари, толмачи (переводчики).

В октябре 1494 года Андрей Майко участвовал в приеме ганзейских послов. На этих переговорах речь шла об изменении неравноправных и потому невыгодных для русской стороны условий торговли. Дьяки предъявили жалобы на обиды, чинимые русским людям ганзейскими купцами. В январе — феврале 1494 года Андрей Майко присутствовал на переговорах с литовскими послами о заключении мира и о браке великого князя Литовского Александра и дочери Ивана III княжны Елены. Со стороны московского князя переговоры вели боярин Василий Иванович Патрикеев, Семен Иванович Ряполовский и казначей Дмитрий Владимирович Овца-Головин. Андрей Майко выступал на вторых ролях как второй «младший» дьяк после Федора Курицына. Когда переговоры подходили к концу, Василий Патрикеев велел «писати диаком докончянья (договор о мире. — Е. Р.), и они начисто написали»[467]. Таким образом, текст мирного русско-литовского договора был составлен дьяками Курицыным и Майковым.

Последнее десятилетие XV века и начало следующего столетия Московское государство находилось в состоянии войны с Великим княжеством Литовским, пограничные конфликты следовали один за другим. Так, в 1494 году в Москву приехал дворянин Павел Путятин с многочисленными жалобами великого князя Литовского. Александр Казимирович требовал отдать все имущество князей Семена и Петра Мезецких, которые полтора года находились в московском плену. На эти претензии по повелению Ивана III отвечал дьяк Майко: «…в наше нежитье (во время войны. —