Нил Сорский - [34]

На трапезе, кроме постных дней, всегда подавали три блюда. Устав о посте строго соблюдался, и не могло быть причины, способной разрушить его. Однажды, еще при жизни преподобного Кирилла, в монастырь Великим постом приехала княгиня Агриппина, жена белозерского князя Андрея Дмитриевича. Она привезла много рыбы, которой хотела угостить братию. Но устав запрещал есть рыбу в Великий пост. Казалось бы, чтобы не обидеть княгиню, можно было уступить. Но преподобный ответил: «Аще сице сотворю, то сам аз уставу манастырскому разоритель буду по реченному: „Еже созидаю, сиа сам и разоряю“. Паче же имут и по моем преставлении глаголати, яко Кирилл повеле в пост рыбу ясти»[158]. Этот рассказ сохранил нам прямую речь старца Кирилла. Она очень похожа на стиль его посланий: Кирилл Белозерский обычно говорил о себе в третьем лице, что придавало некоторый оттенок пренебрежения по отношению к собственной личности.

Никаких хмельных напитков в монастыре не употреб-ляли и не хранили. «Мед же или ино питие, елика пияньства имут, никакоже в монастыри обретатися повеле». Таким образом, говорит Пахомий Логофет, преподобный Кирилл «сим уставом змиеву главу пианьства отреза и корень его прочее исторже». Вставая после трапезы и помолившись, монахи расходились по своим кельям, не вступая по дороге ни в какие разговоры друг с другом. Стоять на монастырском дворе и разговаривать строго запрещалось, также и заходить в келью к другому брату без важного дела.

Монахи хранили строгое послушание настоятелю. Был и такой обычай: если кто-то присылал некоему брату письмо или подарок, то инок, не распечатав, приносил его настоятелю. Так же, если кто хотел из монастыря отправить послание, то не смел этого делать без благословения настоятеля. Устав обители был строго общежительным. Иноки в кельях ничего своего не держали и своим не называли, но всё имели общее. Драгоценной утвари и посуды, кроме монастырской казны, не было нигде. Даже хлеба и воды в кельях не держали. Если кто-то испытывал жажду, то шел в трапезную палату и там ее утолял. В кельях были только иконы и книги. Умеющие что-либо делать своими руками, всё свое рукоделие относили в казенную палату, себе не оставляя ничего. Одежду, обувь и всё необходимое для жизни братия получала из казны.

Общежительный устав был призван установить между иноками полное равенство, несмотря на происхождение, возраст и характер. Однако в духовной жизни монахов существовало большое различие, ибо каждому образ и меру правила давал настоятель.

Монастырский день

Блажени живущие в дому Твоем.

(Пс. 83, 5)

Сердцевину и главный смысл монастырского бытия составляло церковное богослужение. На молитве в храме или в келье монах проводил большую часть времени. Но церковная молитва почиталась святыми отцами неизмеримо выше молитвы келейной. Преподобный Евфросин Псковский говорил так: «Если и всю ночь простоишь в своей келье на молитве, это не сравняется одному общему „Господи, помилуй“»[159]. В большинстве монастырей службы были вседневными, то есть совершались каждый день. Из них складывались три круга богослужений: суточный, недельный и годовой. Центром этих трех своеобразных орбит стало главное священное событие мировой истории — Распятие и Воскресение Спасителя. Именно события Страстной пятницы определяли смысл и порядок суточных служб. Время взятия Спасителя в саду Гефсиманском и осуждения Его архиереями и старейшинами на страдания и смерть Церковь ознаменовала богослужением утрени; время ведения Спасителя на суд к Пилату — богослужением первого часа; время осуждения Христа на суде у Пилата — совершением третьего часа; время крестных страданий Христа — шестым часом; а снятие тела Христова со креста службой девятого часа и вечерней[160].

В монастырях обычно совершалось семь богослужений в сутки, которые разделялись на три времени: богослужение вечернее (им начинается новый день, поскольку при Сотворении мира вечер предшествовал дню (Быт. 1, 5), утреннее и дневное.

Время каждого богослужения определялось часами, установленными самой природой. Первый час дня наступал с восходом солнца, последний — с заходом, после захода начинался отсчет ночного времени, но в сутках обязательно считалось, как и сейчас, 24 часа.

Вечерня начиналась в монастырях с заходом солнца. Объясняя смысл этого богослужения, святой Василий Великий писал: «Отцы наши не хотели принимать в молчании благодать вечерняго света, но тотчас, как он наступал, приносили благодарение»[161]. С древнейших времен христиане выражали свою благодарность Богу за прожитый день и дивный вечерний свет в словах одного из песнопений вечерни — «Свете тихий». Когда солнце начинало садиться, пономарь приходил к игумену, а если его не было, то к экклисиарху, и просил благословения на службу. Получив его и поклонившись игумену, он шел оповестить братию о службе, медленно, с интервалами, звонил в колокол или било (деревянную или металлическую доску). В древности в монастырях предпочитали било, считая колокола «латинским» изобретением.

Услышав благовест, монахи должны были все оставить, как будто их укусила змея или случился пожар, и идти в церковь. Поучая новоначальных иноков, старцы говорили так: «Если к тебе пришел брат или даже келарь, а в это время возвестили к службе, оставь беседу и другие дела, не боясь никого обидеть». В церковь шли сосредоточенно, покрывшись клобуком, не озираясь по сторонам и не останавливаясь для разговоров. Руки держали прижатыми к груди, монашеская походка, как учили старцы, должна быть «ни сурова, ни ленива». Входили в церковь со страхом и трепетом, как на земное Небо. У каждого инока в храме было свое место, определенное настоятелем, на чужое становиться запрещалось. В Кирилло-Белозерском монастыре игуменское место находилось справа перед иконостасом Успенского храма, соборные старцы и священники размещались неподалеку от него, а рядовая братия — на левой стороне храма.