Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [22]

Суровой зимой 1918–1919 годов «каждый ушел в себя и свои заботы о куске хлеба», как писал в дневнике редактор местной газеты. Но когда тебя ставили перед выбором, то «каждому было ясно, что вилять нельзя: либо ты за революцию, либо против». Выступавших против ждал арест и расстрел на местe[81]. Среди интеллигенции некоторым умудренным опытом удалось избежать такой участи[82].

Поначалу университет был островком относительного спокойствия. Хотя большинство преподавателей выступали против большевиков, а на лекциях звучала антибольшевистская пропаганда, при новом режиме в первое время сперва мало что поменялось[83]. Студентам – сторонникам большевиков вынесли порицание. К 1919 году из десяти тысяч учащихся лишь четыре процента числились в коммунистическом Союзе студентов.

Агрономический факультет Саратовского университета, в который были преобразованы Высшие сельскохозяйственные курсы, уже был одним из крупнейших в России. Вавилов сразу принялся за дальнейшее расширение. Он пригласил на работу четырех ассистенток из «Петровки» и добавил в коллекцию семян более шести тысяч образцов. Среди них был тот уникальный материал, который он собрал за время преподавания в Москве и в экспедициях в Иран, Туркестан и на Памир.

Его лекции пользовались большой популярностью. Темы их выходили за рамки агрономии и включали новые увлекательные находки в генетике. Во вступительной лекции он рассказал слушателям, что генетика открывает такие широкие горизонты в растениеводстве, о которых раньше исследователь мог только мечтать. «В ближайшем будущем человек сможет синтезировать путем скрещивания такие формы, которых совершенно не знает природа», – пообещал Вавилов[84].

Вавилов постарался оградить свое ботаническое сообщество в Саратове от Гражданской войны. Насколько мог, он избегал в своих лекциях упоминания политики. Если выдавалось свободное время, опекал студентов, больных тифом и прочими недугами. Когда экспериментальные посевы было некому сторожить в ночное время, Николай Иванович сам охранял опытные посевы от голодных ворон[85].

Среди студентов на курсах у Вавилова в основном женщины. Одна из слушательниц обратила на себя его внимание: Елена Барулина, двадцатидвухлетняя уроженка Саратова, изящная темноволосая девушка с большими, чуть запавшими серыми глазами и красивыми очертаниями губ. Елена была старшей из четырех детей; они рано осиротели. Их отец был выходцем из крестьян и работал приказчиком в Саратовском порту. В 1913 году Елена с серебряной медалью окончила 1-ю женскую гимназию. К тому времени, когда на Саратовских сельскохозяйственных курсах начал преподавать Вавилов, она училась на третьем курсе. Николай Иванович рекомендовал ее как лучшую студентку для дипломной работы и на должность помощника руководителя семенной станции.

Несмотря на все трудности времени и на намечавшийся роман, Вавилов оставался одержим своей любимой ботаникой. «Импульсирует немного работа, – делился он со своим наставником Регелем, заведующим отделом прикладной ботаники и селекции в Петрограде. – За что ни возьмешься, всюду еще тьму можно сделать, и чем дальше, тем шире и важнее мне кажутся и задачи прикладной ботаники в России и как науки в целом»[86].

Весной 1918 года Николай Иванович посеял более двенадцати тысяч гибридов пшеницы и ячменя, в том числе материал, собранный в собственных экспедициях. Он круглыми днями работал на экспериментальной ферме – простом черноземном участке земли примерно в десяти верстах от Саратова, где занимался разведением новых сортов.

Каждое утро на заре свежевыбритый и необычайно приветливый[87] Николай Иванович торопился работать, приглашая тех, кто тоже рано проснулся, отправиться с ним.

– Уже встали? – радовался он и спешил на поле[88].

Когда просыпались и подтягивались остальные студенты, во время работы он мог вдруг позвать их всех сразу:

– Все сюда, ко мне! Побыстрее!

Молодые сотрудники бросали работу и сбегались на его зов. Вавилов читал им спонтанную лекцию о каком-нибудь незаурядном явлении растительного мира, например альбинизме или редком случае гигантизма.

Наступления и отступления воюющих армий Гражданской войны прокатывались по губернии. Иногда солдаты вытаптывали ценные посевы. Тогда Вавилову приходилось переезжать на новый участок. Он писал Регелю: «Участок этот сравнительно больше других гарантирован от близкого соседства с солдатским городком. Пока “войск” мало, но ждем концентрации их в самом ближайшем будущем, и поэтому посевы далеко не в безопасности. В прошлом году подсолнечник на станции был почти начисто истреблен христолюбивым воинством»[89].

В конце 1918 года Николай Иванович взял редкий отпуск, чтобы быть в Москве к рождению сына. Олег родился 7 ноября. Вавилов был счастлив и слегка ошеломлен. Он писал знакомой, у которой только что родилась дочь: «У вас теперь тьма забот, о чем знаю по опыту Екатерины Николаевны. Право, мне раньше казалось, что это проще. А дело это мудреное и требует большой выдержки»[90].

Радость была омрачена чередой потрясений в стране и в семье. Отца ученого, Ивана Ильича, предупредили, что его посадят, если он не уедет из России. Вавилов писал Регелю: «Мы хотя и пролетаризировались основательно (отец выслан из Москвы), но все же можно остановиться в Московском филиальном отделении, где для Вас есть комната. Со столом ничего обещать не могу»